БИОГРАФИЯ:
“Мой дедушка, болгарин, Коста Кинчев, родом из Каранабада, небольшой деревеньки под Варной, участвовал в революционном движении, за что был посажен в царской Болгарии в тюрьму. Из тюрьмы бежали 70 человек, дедушка был одним из организаторов побега. На лодках они перебрались в Турцию, и там половина депортировалась во Францию, а половина — в Россию, и мой дед был в их числе. Это было в 1930-м. А в 1937-м его арестовали, и в Магадане он окончил свои дни. Бабушка чётко уверена, что он погиб 25 декабря 1938-го года. Я, соответственно, родился 25 декабря 1958-го, ровно через двадцать лет после его смерти, поэтому меня назвали тоже Костей.
Бабушка впоследствии вышла замуж за хорошего молодого деревенского парня Алексея Панфилова, который в это время работал то ли слесарем, то ли токарем на закрытом заводе “Наука”. Кстати, трудовая династия. Там и отец мой работал, и я успел.
И Алексей Панфилов усыновил моего отца, за что ему огромное спасибо. И стал мой отец Панфиловым Евгением Алексеевичем. И по паспорту мы все — Панфиловы. У отца даже в метрике, чтобы скрыть принадлежность к болгарскому деду, было записано, что он родился в деревне Бехтеево Московской области, откуда родом эти Панфиловы.”
Уроки музыки
Пионерские лагеря, как известно, были серьёзными источниками познания жизни для советских детей. Иногда совершенно не с той стороны, которая предполагалась, а совершенно с противоположной, благодаря тому, что порой персонал подбирался не достаточно серьёзно и в него попадали экстравагантные люди. Как, например, тот таинственный герой, что на побудке в пионерлагере “Звёздочка” вместо одиозного горна включал на всю трансляцию “Блэк Саббат”. В тот год в “Звёздочке”, закончив седьмой класс, Константин Кинчев проводил своё последнее пионерское лето.
Неизвестно, чем аукнулись идеологические диверсии апологету буржуазной культуры, но известно, чем русскому року. Один прекрасный день начался для Константина Кинчева теми магическими звуками, которых, ещё того не ведая, так жаждала его душа. В музыке, ревевшей из глупых услужливых репродукторов, сих вечных атрибутов советской действительности, он нашёл свой сладкий яд.
Ну, и кроме того, аккурат рядом с цитаделью воспитания подрастающего поколения в духе, как выяснилось, “Блэк Саббат”, стоял лагерь хиппи. Картина на 1972 год весьма сюрреалистическая, но факт остается фактом. Лагерь хиппи, в который Кинчев, разумеется, повадился ходить. Слушать уже “Лед Зеппелин”. Подружился с интересными людьми. Встретил девушку. Утратил, так сказать, невинность. Короче говоря, в Москву вернулся обновлённым человеком. Научился играть на гитаре. В частности, “Моби Дик” — один в один. И вскоре написал первую песню. Это был уже 1973-й.


ВДНХ
Я переехал на ВДНХ в 1970-м году. И по 80-й там и жил. У нас там было замечательно, “Республика объединённых этажей” — про это песня написана.
Чем был отличен наш дом, тем, что во всей округе это был единственный дом, где лестницы и лифты были раздельно. И поэтому все собирались на лестницах, пели песни и делали всё, что хочется. Он назывался “дом на курьих ногах”. У нас подвал был на уровне третьего этажа обычных домов. А уж чердак! Москву было видно с высоты птичьего полета. Всех девушек так и приглашали: “Хотите посмотреть Москву с высоты птичьего полета?..” Летом на крыше загорали. Шланги вытягивали туда, поливались и загорали.
На этих лестницах собирались люди со всего района. Маргулис там выпивал, и ещё всевозможные люди типа Макара (Мехридад Бади), который пел “По волне моей памяти” — известные в ту пору личности, которые формировали сознание, за что им большое спасибо.”
Путешествия
Первое грандиозное путешествие состоялось в третьем классе. В связи с поисками клада. “На Чёрное море мы собирались. На продлёнке создали группу из трёх человек и поехали. Причем я утверждал, что знаю, где клад. Нас в Туле сняли с поезда. Было б хуже, если бы мы до Чёрного моря доехали, пришлось бы отвечать за базар”.
Закончив школу (1976 год), Кинчев впервые поехал в Ленинград. Впечатления от города как такового (то есть не искажённые, допустим, рок-музыкальными впечатлениями) Кинчев кратко характеризует словом, бледный эвфемизм которого выглядит, как “я был восхищён”. Активный процесс изменения сознания продолжается. Последующие два года Кинчев занят тусовками на “стриту” — улице Горького в Москве,— где тусовались системные хиппи, и куда Кинчев не ленился ездить уже с ВДНХ, где с 70-го года жила его семья. Кинчевская компания называлась “Третья фак-команда”.
“Туда ходил Лёша Литл, Вова Мешкорез, он теперь дьякон, Ашуркин Олег Юрьевич, ныне преподаватель. Были ещё какие-то маловразумительные люди. В основном всё заключалось в том, что мы встречались, выпивали, веселились, ездили на сейшена. Я любил “Машину времени”. Тогда в Москве было очень много концертов во всевозможных ДК, всё время кто-то играл. И если в один день играли “Рубиновая атака”, “Второе дыхание” и “Машина времени”, я ехал на “Машину”.
В тот же период, естественно, происходит первая поездка автостопом. “Грандиозная поездка была в сторону реки Волги в сторону Горького. Ехал один, в деревнях останавливался, вписывался ночевать. Прикольно, интересно”.

Первая половина
“Круг чёрной половины” (ВДНХ)
“Начал я играть в первой группе, когда учился в восьмом классе. Рядом стоял завод, расчески делали, что-то такое, и при этом заводе у ребят из городка Моссовета была аппаратура. Они меня пригласили, я там играл на бас-гитаре. А потом решил, чего это я у них играю? И в 1974-м мы с Сергеем Зориным, царство ему Небесное, создали коллектив под названием “Круг Чёрной Половины”. Мы очень долго копили на аппаратуру, несколько раз репетировали, один раз сыграли. Играли мои песни, с таким, например, содержанием: “мчится смерть, нагнетая ужас”. То есть стиль Паука. На самом деле влияние Оззи Осборна.
А Зорин работал тогда на мебельной фабрике, мы из ДСП делали колонки, делали-делали, потом с Зориным поругались, и он всё забрал.”
“Сломанный Воздух” (Тушино)
В 1978 году в Тушино Кинчев создаёт свою первую команду — “Сломанный воздух”, которая просуществовала два года.
“Пели “Блэк Саббат”, “Лед зеппелин”, “Дип Пёпл”, но не на английском, а на так называемом “птичьем” языке”. В летний период играли на танцах в “обезьяннике” —площадке, огороженной сеткой в Красногорске. Зарабатывали по 60 рублей в месяц. Танцы начинались с песни “Дип Пёрпл” — с неё же и начинались драки. Всё время дрались посетители этого “обезьянника”. А мы, как в фильме “От заката до рассвета”, продолжали играть, говоря “fucking everybody”, но не взрывались.
По прошествии лет я понял одно: мы были самые что ни на есть настоящие панки. Не зная об этом. У нас были, конечно, какие-то попытки отращивания длинных волос, но никакой культуры хиппи не было в помине. Мы были дерзкие, наглые, нахальные и злые. Кинолента “Trainspotting” абсолютно точно передаёт ту атмосферу, в которой проходила моя юность.”
“Золотая середина”
“Потом меня пригласили в университет в группу “Золотая середина”. Я был там вокалистом. У них шикарная база была в университете. Песни исполнялись, написанные барабанщиком. А тексты были такие, типа: “от хрустальных розовых...” нет, “каких-то там объятий, от какой-то до какой-то тени я иду за солнечным распятьем по блестящим мраморным ступеням”. И вот это я должен был петь. Мне это не понравилось, поэтому я, немного с ними порепетировав, свалил. К тому времени у меня уже накопились свои песни.”
“Зона Отдыха” (9-й микрорайон Тёплого Стана)
В 1983 году создаётся группа “Зона отдыха” исполнявшая уже только кинчевские песни. Кинчев — гитарист и вокалист. “Это я жил уже в Тёплом стане. Репетировали мы у меня дома”. Группа попала в списки запрещённых в Москве и не сыграла ни одного концерта, однако успела записать альбом, в который вошли песни, впоследствии составившие альбом “Джаз”%!hist_3_10, и рассыпалась. Альбом потом потеряли, к сожалению.
Образования и работы
Помимо стихийного “Моби Дика” существовали попытки систематического музыкального образования. Например, Кинчев учился в хоровой студии при Большом театре. Куда поступил, уверенно пройдя ряд вступительных туров. Педагоги сочли, что у Кинчева драматический баритон. Через год драматический баритон студию, разумеется, оставил. Во-первых, надоело, а, во-вторых, сказалась необходимость изучать итальянский язык, без которого баритонам нельзя, и встречная нелюбовь к абсурдным занятиям.
Вторая попытка происходила несколько позже. Кинчев посещал джазовую студию, обучаясь по классу бас-гитары. Ну, и тоже известно, чем закончилось: бросил. “Джаз” в итоге оказался совсем другой.
Что же касается высшего образования, через два года по окончании средней школы поступил Константин Кинчев на экономический факультет Кооперативного института. Возможно, присутствовали смутные воспоминания о Красной площади. Но в большей степени на выбор ВУЗа повлиял тот факт, что туда же поступал приятель Толик, с которым Кинчев пытался освоить бас-гитару. В случае с институтом Кинчев продержался все-таки дольше, нежели со студиями. Всё-таки с третьего курса удалился.
Но в итоге экономическое образование упрямо завершил, уже в Московском технологическом, где ректором был его отец.
С работами наблюдалась ещё большая чехарда. Работать тогда, как известно, было обязательно и не только с естественной целью — заработать денег, а с целью не попасть под статью о тунеядстве. А Кинчеву всё-таки всегда больше нравилась 206/2.
Его работы сливаются в причудливый клубок, в ряд образов, не присущих ему, но полных свойственного ему игривого артистизма. Например, он работал пожарным в театре Маяковского. Или художником на заводе “Наука”.
В другой период жизни, финансово куда более успешный, трудовая деятельность развивалась сразу в трёх направлениях, то есть одновременно Кинчев работал: администратором женской баскетбольной команды “Спартак” московской области (120 рублей в месяц чистого дохода); натурщиком в институте им. В. И. Сурикова, до сих пор где-то находятся его скульптурные портреты, но это, так сказать, художественная часть проекта, а материальная выражалась в 200 рэ заработной платы; грузчиком в булочной дома, где проживал — соответственно, 60 рублей. “Кучеряво жил, содержал семью”, — комментирует Кинчев.

Акустика
“— А что это за шаги такие на лестнице?
— А это нас арестовывать идут!”
Начиная с 1984-го года и до 1987-го Кинчев играл флэтовую акустику. Относясь к ней в большей степени как к зарабатыванию денег, а не как к художественному процессу. Парадокс заключался в том, что он никогда особенно не любил эту свою акустику, в то время, когда его публика жить без неё не могла. Вообще квартирный концерт носил характер обрядового действа с чёткой определённостью порядка событий. Народ собирался организатором по телефону. Назначалась “стрелка” где-нибудь неподалеку от квартиры, в которой будет происходить немного опасное мероприятие. На “стрелку” постепенно стягивалась публика, издалека узнавая тех, кто идет туда же, по одеждам и образу, вырывавшему поклонника рок-музыки середины восьмидесятых из сероватой советской толпы. Далее публика вереницей плелась за организатором, щедро именуемым менеджером, на флэт. Там непременно уже сидела толпа. Дверь в кухню, где пили чай, а может и не чай, музыканты, была приоткрыта. Ровно настолько, чтобы пропускать избранных. Народ рассаживался в какой-либо из комнат, и наконец торжественный момент наступал. Из кухни с гитарой выходил Кинчев. Загадочный и манящий. С высветленной головой. В офицерских, допустим, сапогах — была такая недолгая мода у питерских музыкантов. У Кинчева были на тот период две знаменитые концертные футболки: одна с надписью “Cats” (как впоследствии выяснилось, из одноименного мюзикла) и “Musikant”. Ну, и вот выходил он, весь в чёрном, в какой-либо из этих легендарных футболок, и двусмысленное прозвище “Доктор” как будто мерцало в камерной атмосфере нагнетающегося магнетизма. Садился, отпускал пару приветственных реплик и начинал. У него была одна замечательная манера. Дело в том, что, как правило, играя на расстоянии вытянутой руки от любезной публики, музыканты смотрели, куда-то поверх голов. Кинчева, судя по всему, такая близость как нельзя устраивала, он, я бы даже сказала, с наслаждением всегда смотрел народу в глаза. Чуть ли не песню мог пропеть, глядя в чьи-то очи своими карими фонарями. Такое “слышите ли вы меня, бандерлоги?”. Ну, я вовсе не хочу сказать, что он плохо относился к публике. Наоборот, очень хорошо относился. Но его сумасшедшая энергетика, о которой написаны тонны статей, в ограниченном пространстве помещений действовала как электрическое поле, как взгляд знаменитого Каа.
Впрочем, он сам вспоминает об этом в куда менее романтическом ключе.
“Эти концерты, разумеется, были платными. А в ту пору платность каралась. И на все акустики я ездил с товарищем, который собирал все деньги и уходил. А я продолжал петь. И когда были облавы, а они были, предъявить мне было нечего, у меня на кармане ничего, кроме мятой трёшки или рубля, не было.
Как винт происходил? Ну, как, сидишь, играешь, и вдруг звонок в дверь. Входят аккуратно одетые, коротко подстриженные молодые люди: “Что тут у вас происходит?...” “А ничего не происходит, песни поём.” Меня замечательно обыскивали, но не забирали, ибо не за что.”
Ленинград
“Когда была “Зона отдыха”, я как раз уже играл акустику и вскоре переместился в Питер. В Москве наступил вакуум, было не пробиться. Года с 1979-го в преддверии Олимпиады начался чёткий шерстёж, и вышерстили все ДК, кого-то из директоров пересажали, кого-то просто выгнали. А в Питере всё мощно развивалось. Я помню, меня покорила группа “Россияне”. Они приезжали играть в Одинцово. Совершенно отвязные люди, очень сильно меня вставили. Жора Ордановский... Я с ним портвейн пил в туалете. Запомнил на всю жизнь. Захожу в туалет, а там стоит сам... сама звезда и пьёт портвейн. У меня тоже была с собой бутылка, и мы выпили с ним. В Москве дистанция всегда была, а в Питере не было.”
С 1983-го года Кинчев начинает ездить на питерские рок-фестивали. То есть с того самого момента, как они сами начинаются. На первом фестивале в числе прочих играл “Зоопарк”. Ну, и, собственно, с той поры “Зоопарк” стал для него олицетворением того, что мы привыкли, ну, а теперь потихоньку отвыкаем, называть питерским роком.
“За 83-й год я написал штук сорок песен, а за 84-й — ещё пятьдесят. Я сидел и в день писал по три песни. У меня ж по-маньячному всё происходит. Например, в один день написал “Мы вместе”, “Плохой рок-н-ролл” и “Доктор Франкенштейн”.
У Кинчева внятно наступал тот период сумасшедшей активности, который и вывел вскоре “Алису” во главу угла наступающей новой музыки. На втором питерском фесте “Алиса” уже играла, Кинчев был ещё зрителем. И глядя на “Алису”, подумал: вот группа, в которой неплохо было бы играть. Как прицелился.
С года 1981-го Кинчев общался с Заблудовским из “Секрета”. “Сидел я у Забла и всё время мучил: “ Андрюха, ну, давай альбом запишем, давай запишем, давай запишем!”... Он говорит: “Ну, давай.” Поехали к Майку (Майк Науменко, “Зоопарк”). Я ему спел. Майк сказал: “Это имеет право на существование”. После этого Панкер сразу среагировал: “Всё, завтра ночью мы пишем у меня”. Ну, и мы записали “Нервную ночь”. Я всем расписал гармонии, что кому играть. На басу должен был играть Майк, но поскольку он в очередной раз запил, то вместо него сыграл Слава Задерий. Я его до этого не знал, просто видел на концерте. Записали мы этот альбом и пошли на точку “Алисы”. Она где-то в Автово располагалась. И начали делать программу. Я не хотел, чтобы это называлось “Алиса”. Я хотел называться Константином Кинчевым. Но меня переубедили, именно Задерий. И начав репетировать летом 1984-го, в марте 1985-го мы вышли на третий ленинградский рок-фестиваль”.