Кнёрцер (Knoerzer) Андрей Христофорович (Генрих Адам) (8.02.1789—5.03.1853) — механик, купец 2-й гильдии, позднее московский почетный гражданин. Он жил близ Тюфелевой роще при фабрике и изобретал там машины, мечтая облегчить труд людей, был похоронен на иноверческом Введенском кладбище в Москве.

Он известен нам по переписке А.С. Пушкина. Из писем А.Д. Балашова А.С. Пушкину от 19 января 1832 г. и позд­нейших известно, что Александр Дмитриевич намеревался продать свое имение, "под Симоновым монастырем находящимся и называемом Тюфили" за 110 тысяч рублей целиком или по частям. Поверенный П.В. Нащокина механик Андрей Христофорович Кнёрцер вел переговоры с Балашовым при посредничестве Пушкина о покупке земли.

 П.В. Нащокин

Павел Воинович Нащокин для поправления своих запутанных дел предполагал, при содействии немца А. X. Кнерцера, механика по специальности, завести мельницу (скорее всего имелась ввиду мельница для шерстно-промывального заведения) и с ее помощью выйти из долгов. Самое большое затруднение, встретившееся Нащокину на первых порах к осуществлению задуманного предприятия, заключалось в отсутствии денег. «Посольство» А. X. Кнерцера к брату Нащокина, Василию Воиновичу, за деньгами не увенчалось успехом. Извещая Пушкина о неудаче, Нащокин писал ему в конце декабря, прося достать денег.

П. В. Нащокин — Пушкину. Конец декабря 1831 г. Москва:

Приезд Анд.[рея] Хр.[истофоровича] от брата меня более огорчил чем утешил, я так был расстрогон рассказом о несчастном положении брата, что забыл о собственным своем деле. — Вообрази его засаленного, в табаке с палами щеками, с синим лицом в прыщах, с ужаснейшей бородою, в эжеминутном раздражении, тресение в руках, всех и всего боится, — окружен дьяконами, дьячками, кабашнами отставными обер-офицерами <…> уверили его что ему надо служить, определили его в удельную кантору — посадили за него вероятно какого-нибуть по жене родственника, который обокрал и был таков — а брата моего теперь считают и судят, и потому живет в городе, — а жена в деревне и утешается свободою — ходит гулять с камердинером бывшим князя Груз.[инского <…> Я занесся брат любезный Алекс.[андр] Серг.[еевич] — признаюсь тебе. Брат мне до слез жалок — пособить ему нечем. Анд.[рей] Хр.[истофорович] был у него, видел его — я этого не желаю, за очно я содрагаюсь; у человека 80 т. чистого доходу, не завидую а желею. <…> Думаем мы с Анд.[реем] Хрис.[тофоровичем] — перекрестясь, начинать кой как наше заведение, — дело вот в чем: буде тебе лехко достать денег — как ты сказывал, в таком случае — достань — и дай их Андрею Христофоровичю, который закупит что следует для нашего начала, буде же не так лехко как мы думаем, в таком случае, моя нижайшая просьба — себя ни сколько не тревожить. Много еще кой что есть писать, но места только осталось на одно только и то, чтоб ты не забыл — Портрет.»

 А.С. Пушкин

А.С. Пушкин - П. В. Нащокину. 8 и 10 января 1832 г. Петербург.

«Здравствуй, любезный Павел Войнович, я всё ждал от тебя известия. Нетерпеливо желаю знать, чем кончилось посольство, какой ultimatum  твоего брата, и есть ли тебе надежда устроить дела твои? Пожалуйста не поленись обо всем обстоятельно мне описать. Да сделай одолжение: перешли мне мой опекунской билет, который оставил я в секретной твоей комоде; там же выронил я серебряную копеечку. Если и ее найдешь, и ее перешли. Ты их счастию не веруешь, а я верю. Что Рахманов, и что мои алмазы? Нужно ли мне будет вступить с ним в переписку или нет? как ты думаешь? К стати не забудь Revue de Paris. Напиши мне обстоятельно о посольстве своего немца. Дело любопытное. Когда думаешь ты получить свои деньги, и не вступишь ли ты в процесс (чего боже избави, но чего впрочем бояться нечего). Жену мою нашел я здоровою, несмотря на девическую ее неосторожность <…>»

 А.Д. Балашов

Письмо от Нащокина, по весьма вероятному предположению Б. Л. Модзалевского, было привезено Пушкину из Москвы в Петербург самим А. X. Кнерцером, который, приехав, просил Пушкина, от имени Нащокина, написать А. Д. Балашову письмо по вопросу о приобретении от него участка земли. Пушкин исполнил просьбу Нащокина и тогда же обратился к Балашову с неизвестным нам письмом, на которое Балашов отвечал Пушкину 19 января, а также писал по этому же поводу 22 января.

А.Д. Балашов – А.С. Пушкину. 19 января. 1832 год. Петербург:

«Получа приятное письмо ваше поспешаю на оное ответствовать: я очень рад что Г. Кнерцер прибегнул к посредничеству вашему, по предмету желаемой им купить земли у меня, потому что доставляет мне случай быть в сношении с вами: я полагаю что сия земля находиться должна в имении моем под Симоновым монастырем находящемся и называемом Тюфили; но положения торгуемого места мне неизвестно, то-есть сколько сажен по берегу Москвы реки, и сколько в глубь и также к концу ли границы моей, и какую цену предлагает Г. Кнерцер за десятину, ибо у меня тут 222 десятин, которые мне бы хотелось продать вообще; но в протчем от сего последнего я и отступить могу. – Как скоро обо всех обстоятельствах сих узнаю, то так же скоро и на продажу ответ дать готов как и ныне».

А.Д. Балашов – А.С. Пушкину. 22 января. 1832 год. Петербург:

«Обстоятельное предложение касательно Тюфилевой моей дачи имел честь сей час получить, и вот мой ответ: во всей сей даче 222 десятины; цена всей даче 110 000 р. – Естьли небудет охотника на всю дачу, то я решусь продавать и частями; но в сем последнем случае нельзя мне сравнить десятины прибережные с десятинами в глубину, потому что одни других несравненно выгоднее, а потому и расценку сделать должно: неугодно ли будет Г. Кнерцеру (есть ли он здесь) пожаловать ко мне и по плану назначить черту, отделяющую желаемую им часть земли, то мы в цене сговориться можем удобнее. – Мне Обер-Прокурор Новосильцов предлагает назначенную мною цену 110 т. р.; но при совершении купчей дает только 50 т., а остальные на год с залогом той же дачи; а я желаю получить все наличными: вот в чем у нас остановка. – Доходу мне с дачи более нежели что дать могут 110 т. А потому, отдавая дешево, отдать очень дешево не могу. Прибережная же десятина конечно стоит в двое противу прочей.

Приимите вновь свидетельство особенного уважения, с которым пребывать честь имею

вам покорнейшим слугою А. Балашев.

22. Генваря 1832.

P. S. Дача Тюфилева куплена мною в 1815. году за 130,000 р. у купца Гжельцова».

Пушкин отвечал 23 января.

А.С. Пушкин - А. Д. Балашеву. 23 января 1832 г. Петербург:

«Милостивый государь Александр Дмитриевич.

Еще раз благодаря Ваше высокопревосходительство и прося извинения за ходатайство, коим Вам докучаю, препровождаю к Вам по приказанию Вашему г. Кнерцера, который лучше моего объяснит Вам свои предположения.

С глубочайшим почтением честь имею быть, милостивый государь,

Вашего высокопревосходительства покорнейший слуга Александр Пушкин.»

Посольство А.Х. Кнерцера благополучно окончилось, уладив дело с покупкою земли в Тюфилях, он в начале февраля 1832 г. отправился обратно в Москву, получив от Пушкина на дорогу 1000 рублей.

А.С. Пушкин - П. В. Нащокину. Около (не позднее) 29 января 1832 г. Петербург.

«Твои дела кончены. А.[ндрей] Хр.[истофорович] получил от меня 1000 на дорогу; остаюсь тебе должен 2 тысячи с чем-то. <...>

Ради бога, доставь как можно скорее письмо Рахманову. Ты не хотел отвечать мне на мое письмо, а это сделает мне чувствительную разницу.

Очень благодарю тебя за арапа. Фуляры пришлю с А.[ндреем] Хр.[истофоровичем]. Портрет мой Брюлов напишет на днях. Письмо твое о твоем брате ужасно хорошо. Кончил ли ты с ним? Прощай, до свидания.

Адрес: Его высокоблагородию м. г. Павлу Воиновичу Нащокину В Москве, у Пречистинских Ворот в доме Ильинской.»

В дальнейшей переписке Пушкина и Нащокина имя Кнерцера и Тюфили упоминаются несколько раз. С Балашовым у Пушкина после этого дела больше не было никаких сношений.

25 февраля 1833 г. Пушкин писал Нащокину:

"Что, любезный Па­вел Воинович? <...> Что твои дела? <...> Дай бог мне зашибить деньгу, тогда авось тебя выручу. Тогда авось разведем тебя с сожительни­цей, заведем мельницу в Тюфлях, и заживешь припеваючи <...>"

Из­вестны письма Нащокина и Кнёрцера из Тюфелевой рощи Пушкину от января 1834 г.

П. В. Нащокин — Пушкину. Январь (не позднее 26) 1834 г. Тюфили:

«Выехал я из Москвы в Тюфили с тем чтобы не возвращаться, не знаю куда и далеко ли заеду. Олюнька не знает что я ее оставляю — и воображение мое на счет ее в грустном положении; возок уже заложенный и еду я в одну подмосковну, где думаю женится — на ком тебе известно, но не знаю еще как удастся <…> Всё у меня не в попать — было — не знаю какого будет. Писать ко мне ты можешь — на имя Андрея Христофоровича Кренцера машиниста, в Тюфили, который между прочим просит, чтоб ты позволил бы ему к тебе в случае нужды адресоватся, он же будит знать о моем пребывании. — Еще прошу тебя по заботится об деньгах, ибо мне никогда так они не нужны как теперь и буде ты можешь их прислать пришли их на имя А. Х. К.»

А. X. Кнерцер — Пушкину. 26 января 1834 г. Тюфили:

«Ваше высокородие! Милостивый государь, Александр Сергеевич.

Простите великодушно моей смелости обременение новыми просьбами, уверен будучи, что сии со стороны Особы Вашея никак иначе не примутся, как наичувствительною моею благодарностию за оказанное ко мне благодетельное внимание, посредством какового я уже ныне почти достиг цели будущего моего и семейства моего основания. И теперешнее мое утруждение суть плоды того древа, которое благодетельные Ваши чувства и искусственное перо насадить вспомоществовали.

Посредством покровительного Вашего посредничества посчастливилось мне получить одно из важнейших под самою Москвою для мануфактурных заведений мест, Туфелево, на каковое прошлого 1833-го года 11-ое марта и поселился времянным владельцем; хотя хижине моей, на самом берегу реки Москвы построенной, и открыто обширное пространство горизонта с очарованными видами столицы, но в особенности занимало меня вскрытие реки со сплавом льда и плачевное состояние барок.

А как сего рода судоходство слишком важно к доставлению для человеческой жизни необходимых потребностей, и к споспешествованию сего ободрило меня изобресть механическое средство, дабы таковым способом прекратить различные бедствия с изнурением людей и лошадей, сверх же того поспешнее доставлять всякую потребность, а сим несоразмерно значительнее умножить и самый привоз, мне посчастливилось таковой способ изобресть.

Но как я прошлым летом был очень занят стройкою известного Особе Вашей заведения, почему и достиг лишь нынешнею зимою своей цели, составить проект с описанием, каковый на прошлых днях привел к окончанию, а ныне занимаюсь деланием оного на бело, с желанием получить на сей предмет от правительства 10-ти-летней привилегии.

Я в полной мере питаю надежду на покровительное Особы Вашея внимание и осчастливление меня своим ходатайством, поелику мое изобретение никак не подлежит рассматривания и одобрения Департаменту мануфактур, а должно будет, как видно из высочайшего указа 22 ноября 1833 года, обратиться к г. министру финансов со внесением установленных пошлин 1500 руб. ассигн. за привилегию.

К подаванию г. министру формального прошения, я не имею в виду должной просьбе формы, и какого достоинства для сего гербовая бумага потребна, а сдесь в Москве никого спросить и никому сие дело доверить не смею.

По сим побудительным и основательным причинам я почтеннейше и прибегаю к Особе Вашей, осчастливеть меня своим покровительным благорасположением, дозволить к Особе Вашей адресоваться с доставлением проекта моего с описанием, и Вашим ходатайством таковый представить к г. министру, а вместе дерзаю утрудить, представить и деятилетнюю пошлину в 1500 р. ассигн. состоящую, из числа суммы Павла Воиновича, которую постараюсь сдесь лично Павлу Воиновичу доставить.

В противном же случае смею питать надежду на доверие Особы Вашея ко мне, выплатить пошлину собственностию своею за меня, а сим заставить во всей силе более и более чувствовать истинное великодушие и неоцененное покровительство к облагонадежению будущего моего состояния и быть истинно вечно благодарным, в полном уповании благодетельных Особы Вашей благорасположений и лестном ожидании Вашего разрешения судьбы моей, имею честь и счастие пребыть по всегда к Особе.

Вашего высокородия! Милостивейшего государя моего, с отличным высокопочитанием и всею преданностию, наипокорнейшим слугою Андрей Кнерцер.

Генваря 26 дня 1834 года Туфелево»

План Москвы 1848 год. Фрагмент

В конце апреля 1834 года П.В. Нащокин в письме к Пушкину еще раз упоминает Кнерцера.

О каком изобретении писал Кнёрцер и что было в дальнейшем – выяснить не удалось. Известно, что в 1840-х гг. близ Тюфелевой рощи (на­ряду с другими фабриками) находилось в доме доктора Федора Даниловича Шнейдера шерсто-про­мывальное предприятие А.Х. Кнёрцера. Сам Кнёрцер упоминается как жительствую­щий в Тюфелевой роще вплоть до начала 1850-х гг. Фабрика описы­валась по Рогожской части, 7 строительному кварталу. Лекарь Федор Данилович Шнейдер - известный в то время практикующий врач, он упоминается в переписке Пушкина и Нащокина.

Шерсто-промывальную фабрику видно на планах Москвы первой половины XIX века.

На плане выгонных земель 1851 года владение Шнейдера (ошибочно подписано как Шрейдера) с фабрикой указано под цифрами № 35-38, под № 39 (участок у северо-западного изгиба реки) показано владение купца Кнерцера (7 дес. 250 кв. саж.) без построек. Шерсто-промывальное заведение находилось таким образом примерно на месте домов по улице Тюфелева роща, 20. 

Фабрику на берегу Москвы-реки прусский поданный Кнерцер стал устраивать в 1832 году на земле, принадлежащей Ф.Д. Шнейдеру (не был ли он родственником?), а в августе 1833 года ему было выдано дозволение на устройство и содержание фабрики. 30 января 1836 года фабрика была освобождена от гильдейских повинностей. В 1841 году шерсто-промывальное заведение заслужило признательность в виде аттестата, под которым подписались 20 первых московских промышленников.

В 1843 году Андрей Христофорович купил рядом лежащий участок, с запада от участка Шнейдера, за весьма большую цену - 10601 рублей ассигнациями. Он планировал там основать свою собственную фабрику, но это ему не удалось.

В 1844 году по указу Московского губернского правления было признано, что Тюфелева дача не принадлежит Городу, и поэтому власти не могут облагать фабрику налогами.

В 1842 году была упразднена Симоновская застава, проезд через нее был закрыт. Так как это доставляло массу неудобств местным жителям, которые являлись прихожанами церкви в Симоновой слободе, то по ходатайству митрополита Филарета был устроен через Камер-Коллежский вал проезд рядом со сторожкой винного откупа сторожа. 

Доставляло неудобство закрытие проезда и Кнерцеру. Теперь ему приходилось добираться до фабрики через Спасскую заставу, к которой шла дорога вдоль вала, она была всегда грязной, а в дождливые дни и вовсе непроезжей. Один раз за шерстью, которую необходимо было отправить в Санкт-Петербург, выехал обоз. Но по причине размытой дороги он вернулся обратно. Предприятие терпело убытки. Кнерцер в 1845 году 17 мая обратился к властям с просьбой позволить ему на свои деньги устроить ворота у проезда в виде шлагбаума, через которые должны были пропускать его людей сторожа. Было решено повесить на ворота замок, а ключ дать Кнерцеру и сторожу. Судя по всему просьба была исполнена, а сам Камер-Коллежский вал. как известно, вскорости упразднен.

19 февраля 1846 года император возвел Кнерцера в звание личного почетного гражданина за учреждение в Москве шерсто-промывального и сортировочного заведения, а также за тщательную сортировку и мойку тонко-рунных шерстяных материалов.

8 октября 1848 года Совет Главного московского общества улучшенного овцеводства (было учреждено при Московском обществе сельского хозяйства) принял вод свое покровительство школу Кнерцера, которую тот устроил при фабрики, с присвоением ей имени "Школа для сортировщиков Главного московского общества улучшенного овцеводства".

2 ноября 1849 года Кнерцер подал прошение московскому военному генерал-губернатору А. Закревскому о выдаче свидетельства на фабричное заведение. Он писал между прочим, что ранее свидетельство было им получено в августе 1833 года от князя Голицына, предприятие работало до 1838 года, но по дороговизне дров, означенная в свидетельстве паровая машина и сукноваляльня были в том же году упразднены, а мойка шерсти со школой для сортировщиков существуют поныне. При фабрике и школе находится людей: мужского пола от 30 до 55, женского от 10 до 70 человек, всего до 125 человек. Дров употребляется в течение года от 30 до 40 куб. саж.

В 1849 году на фабрике значилось: 18 столов для сортировки, 28 корзин для мойки шерсти, мастер иностранный 1, смотритель 1, мастеровых 14, учеников господских 10, вольных 3, чернорабочих мужчин 8, чернорабочих женщин 23, господских 10, вольных 49. Фабрика занимала один каменный корпус и два деревянных.

Фабрика была обследована академиком Михаилом Доримедонтовичем Быковским (он состоял чиновником особых поручений московского генерал-губернатора). В феврале архитектор докладывал, что на фабрике находятся 3 котла для выварки шерсти, 13 учеников, 32 рабочих, 28 женщин для промывки шерсти. На Москве-реке поставлен плот с 28-ю ваннами, который подлежит уничтожению, в артельной кухне и в одном отделении, где разбирают шерсть, необходимо под потолочные балки поставить стойки на прочных основаниях. 9 апреля все это было предписано Кнерцеру, а также было высказано желание, чтобы он экономил дрова и заменил их торфом. 

7 мая 1850 года Кнерцер отвечал, что плот не может уничтожить, так как этот плот есть необходимая принадлежность заведения и является собственностью Ф.Д. Шнейдера. Федор Данилович также пояснил, что распоряжение правительства о мерах по сохранению чистоты воды и воздуха, не распространяются на его заведение: оно стоит ниже по течению, вне города, и к тому же не загрязняет ни воду, ни воздух.

13 августа 1850 года было дано дозволение на плот до июля 1851 года, а 17 февраля 1851 года Кнерцер наконец получил свидетельство на содержание фабрики.

В декабре 1852 года к Закревскому обратился саксонский поданный Карл-Готлиб Вебер. Он работал на предприятии Кнерцера 15 лет главным мастером и проживает там же, а теперь почетный гражданин Кнерцер продал ему заведение в полное владение, поэтому ему требуется новое свидетельство. 3 января 1853 года Вебер просил дать разрешение устроить предприятие по новому саксонскому способу, одобренному Московском обществом сельского хозяйства. Долго выясняли московские власти, можно ли иностранцу разрешить переоборудовать существующее уже фабричное заведение, и пришли к выводу, что это пойдет только на пользу обществу, к тому же такого уровня фабрики после Кнерцера нет (видимо имелось ввиду качественная сортировка тонко-рунной шерсти). 3 июня 1854 года разрешение Веберу было дано.

В конце XIX - начале XX вв. владелицей участка упоминается Терезия Вебер. Судя по всему часть земли была продана, и в 1880-90-х гг. на ней находилась фабрика Малкиела.

Какое отношение Карл-Готлиб Вебер имеет к фабриканту к Карлу Фридриховичу, который владел фабрикой за Котлом - пока не удается выяснить, так как Веберы писали себя на немецкий манер, порой несколькими именами.

После смерти Андрея Христофоровича его вдова Мария Даниловна также занималась предпринимательской деятельностью. В ее содержании в 1860 году находилась фабрика в селе Никольском Подольского уезда баронессы Шеппинг. Однако дела пошли плохо, ее объявили банкротом. Тщетно кредиторы искали Марию Даниловну в доме Перегудовой на Кожевнической улице, где мать проживала с сыном Павлом - она скрылась.

Записался в купцы в 1862 году Павел Андреевич. Он с женой Александрой Карловной (в купечестве с 1875 года) проживал на Донской улице (на месте дома №29), там же была торговля сукном. С 1863 года Павел Андреевич был маклером при Московской бирже. У супругов был сын юрист Николай-Карл-Гейнрих. В конце XIX - нач. XX века Кнерцеры были домовладельцами на Даниловской улице (домовладение № 67 по Дубининской).

Про сына Андрей Христофоровича Александра сказать пока нечего, а вот сын Кнерцера Николай в 1855 году получил звание лекаря и с тех пор работал на поприще медицины. Почему он решил посвятить себя медицине? Вполне вероятно, что здесь имело место влияние на него доктора Шнейдера.

Николай Андреевич обосновался в Туле, там и записался в дворянство. Он неоднократно навещал семью Толстого в Ясной поляне, упоминается в письмах Льва Николаевича.

Николай Андреевич занимал должность Губернского врачебного инспектора. В его обязанности входило осуществление контроля за здравоохранением в губернии. Он следил за продажей лекарств и косметических средств, проводил освидетельствование продуктов питания, контролировал деятельность уездных врачей, приглашался с правом голоса на заседания общественных и земских учреждений по вопросам санитарного состояния. Только кристальная честность Кнерцера позволила ему оставаться инспектором в течение 30 лет. 

Ссылки

История Тюфелевой рощи

Дача Бекетова и Селивановского в Симоновой слободе

А.С. Пушкин. Пол. собр. соч. Т. 15. М.-Л., 1937. С. 5, 6, 50, 106.

Атлас промышленности Московской  губернии,  составленный Л. Самойловым.  М.,  1845.  С.  34. Указатель. С. 7, 24.

Маслов С. Об осмотре заведений Кнерцера и Маслова //  Московские губернские ведомости. Часть неофициальная. 1850. С. 156-157 ссылка

Нистрем К.М.  Адрес-календарь жителей Москвы.  М., 1851. Ч.2. С. 187.

Черейский Л.А. Пушкин и его окружение. Л., 1988.

Саитов В.И. Московский некрополь. Т. 2. СПб., 1908. С. 52.

ЦИАМ. Ф. 16, оп. 13, д. 864.

Газета сельского хозяйства и обцеводства. 1850 год. № 4, с. 56 - Общество улучшения обцеводства ... приняло в прошлом году под свое покровительство школу Кнерцера.