----------------------------------------------------------------------------------------------
В ЧУЖОЕ
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Что заставило Шеффера покинуть свою родину и отправиться в периферийные цивилизации: в Россию, а позднее в Бразилиюполучил медицинское, ? Манфред Коссок лаконично замечает: «Шеффер естественнонаучное и военное образованиедальше из тесных границ , которое его вскоре вытолкнуло его родной общиныпочувствовал, что его ». Доктор Шеффер осознал себя авантюристом, предназначение западного — модернизировать «неевропейский мир», стать проводником универсализмасоциально-психологическим . Шефферу предстояло столкнуться, прежде всего, с таким комплексом как необходимо было решить проблему «мы — они». Для достижения своих целей ему взаимодействия западных ценностей модернизации и локальных цивилизационных традиций.
Сам Шеффер в своём отношении к миру руководствовался унаследованным от века Просвещения принципом терпимости. «Признание терпимости в качестве ценности, — справедливо замечает Я. Г. Шемякин,— означало признание ценности не только единства, но и многообразия в человеческом мире; осознание того, что не только то, что объединяет людей, но и то, что их разделяет, делает непохожими друг на друга, неповторимыми, обладает универсальной значимостью. Причём это касалось не только разнообразия личностей, человеческих позиций и взглядов в рамках западного мира, но и качественно отличных от европейского способов бытия представителей иных цивилизаций и культур» . Шеффер пытался «войти» в чужое пространство, стать одним из «своих»: он осваивает русский и португальский язык; в России его называют Егор Николаевич, а в Бразилии — он Жоржи Антониу; Георг Антон ощущает себя патриотом всех тех стран, которым верно служит; его восхищают величие Российской империи и красота молодой Бразилии. Но при этом он не «растворяется» в инородной среде. Он осознаёт себя гражданином чужой страны, и при этом всегда остаётся авантюристом, мечтающим преобразовать новую родину в соответствии с собственной системой ценностей. Статичным образцам традиционных цивилизаций он противопоставляет ценности динамичные, достижительные, концепцию прогресса — Шеффер предлагает конкретные торговые, внешнеполитические, колонизационные проекты.
Однако, ценности модернизации воспринимаются местным населением как нововведения западного происхождения — чуждые национальному духу: активная тихоокеанская торговля Российской империи непривычна для традиционного сознания русских, она нарушает привычные нормы; засилье иностранных наёмников в Рио-де-Жанейро воспринимается как угрозы национальным интересам бразильцев, а немецкие поселенцы для местных — чужаки, которых они не звали на свою землю.
Но… авантюра рождается. Это происходит благодаря мастерству авантюриста. Он профессионал по аккумулированию энергии, рассеянной в глубинах подсознания отдельных людей; авантюрист становится средоточием многочисленных, подчас, столь противоречивых интересов. Авантюрист обладает удивительной способностью понять чужую страну, её страхи и надежды, а затем — доктор Шеффер предлагает своё лекарство — авантюру.
В СТРАННОЙ МОСКВЕ
В конце 1808 года Шеффер приехал в Россию, такую чужую и непохожую на его родную Германию. Здесь всё было другим: люди, природа. Поражало различие масштабов ландшафта. На родине всё небольшое, аккуратное, вычищенное, обработанное, украшенное. Русскую же природу приручить было нельзя, она была дикой. «Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли, та же безграничность, бесформенность устремлённость в бесконечность, широта». Шеффер не мог не знать, что на этой необычной земле живут странные люди. В «Кратком описании народов, живущих в Европе и их качеств», опубликованном в Германии ещё в начале XVIII века можно было прочесть о «московитах», что они злые, коварные и глупые люди, которые любят спать и погибают в снегу.
Шеффер чувствовал, что в этой стране, ставшей на путь прогресса, его знания, ум и предприимчивость будут востребованы. Поистине, Россия стала для Шеффера самым настоящим пространством удачи — ведь здесь была так не хватавшая ему в Европе «широта».
Шеффер стал врачом московской полиции. Около четырёх лет он провёл в древней столице среди людей иной культуры. А как русские воспринимали немецких иммигрантов? В «Письмовнике» Н. Курганов (1831 г.) писал о немце: «… в поведении прост, ростом высок, в одежде подражателен, в кушании славен, в нраве ласков, лицом пригож, в писании изряден, в науке знаток, в законе тверд, в предприятии орёл, в услуге верен, в браке хозяин, немецкие женщины домовые». Кажется перед нами — портрет четы Шеффер. По мнению С. В. Оболенской, сложившемуся в русской народной культуре XVIII-XIX вв. образу немца были свойственны «добродушный юмор, пока ещё спокойное признание факта существования рядом человека иного склада, чем свой, русский, и наивное убеждение, что русский народ обладает якобы чем-то, что выше и учёности и ловкости, и хитрости, и богатства».
Однако инородность несёт двойственную функцию. Она не только отчуждает авантюриста от местного окружения. Пересечение границы делает его человеком необычным, выдающимся, модным. Чужеземец привлекает всеобщий интерес, переходящий, зачастую, в преклонение перед авторитетом «просвещённого» европейца. Хотя, конечно, к иностранному доктору испытывают недоверие. К примеру, директора Российско-американской компании в 1818 г. прямо высказали своё беспокойство по поводу независимости так и не принявшего российского подданства немца Шеффера: «… он иностранец и может легко ускользнуть от преследования…». И в то же время статус иностранца обуславливал исключительное положение доктора, с его правами приходилось считаться, поэтому А. Н. Голицын напишет в 1819 г. директорам о Шеффере, что тот «… как иностранец не может без особенного разстройства подвергнуться продолжительным формам обыкновенного судебного разбирательства присутственных мест…». У Шеффера всегда была свобода выбора, и он не забывал с достоинством напоминать об этом: «… никто не мог ему воспретить принять предложенные ему места чрезвычайно выгодные в Китае, Маниле и Бразилии». Безусловно, доктор Шеффер находился в привилегированном положении.
Чувство глубокого уважения внушала и его профессия. «Никакое состояние, — писал в 1827 году князь Парфений Енгалычев, — не может быть столь благодетельно для человечества, как состояние врача, когда он точно исполняет своё назначение. Человек, разсматривающий все сокровища природы и изыскивающий ея силы, с тем, чтобы найти средства освободить человека, самое превосходнейшее творение, от мучений или слабостей, коими отягощена видимая физическая его часть; человек, который не щадит своего покоя, а иногда самого даже здоровья и жизни, чтобы только помочь страждущим собратьям своим; такой человек заслуживает уважение и искреннейшую благодарность… словом: почти ни одно состояние не имеет столь благодетельнаго влияния на благо человечества, на счастие, спокойствие, довольство гражданина, как состояние врача. И сколько потребно к сему познаний».
Но доктор Геттингенского университета, пользовавшийся репутацией просвещённого и уважаемого господина, в течение четырёх лет своего пребывания в Москве не просто служил в полиции — он осваивал чужое пространство русской жизни, возникали полезные знакомства и связи. Возможно, именно тогда Шеффер вступил в масонскую ложу под именем Андрея Питогорановича. Масонские связи — это часть информационного пространства; благодаря им Шеффер получал доступ в светское общество, радушный приём во всех частях света . Вступая в космополитическое братство, он подключался к скрытому от посторонних, но чрезвычайно интенсивному потоку информации.
По всей видимости, в то время Шеффер поддерживал связи и с учёным сообществом. Жувенсио Салданья Лемус пишет: «Есть сведения о том, что в свободное от службы время он посвящал себя ботаническим и минералогическим исследованиям…» . Может быть, доктору Шефферу удалось привлечь к своим учёным занятиям внимание самого канцлера Н. П. Румянцева, известного покровителя исторических, естественнонаучных и географических исследований.
Важное значение для утверждения социального статуса Шеффера в чужой России имели и связи с немецкой диаспорой — одной из важнейших составляющих системы патронажа. Покровителями немецкого доктора были: баденская принцесса и супруга российского императора Елизавета Алексеевна, статский советник Штоссреген, лейб-медик Хохзель. Несомненно, на первый план Шеффер выдвинулся благодаря немцу Францу Леппиху, который в одном из своих писем к императору Александру I дал блестящую характеристику другу своего детства Георгу Шефферу. Суть покровительственных отношений, связывавших немецких иммигрантов, можно выразить словами, которые произнёс сам Шеффер при встрече со своим соотечественником Шнейдером: «Немец немца не выдаст».
ФАНТАСТИЧНОЕ
Предприятие Леппиха стало для Шеффера тем авантюрным импульсом, который вытолкнул его на просторы имперского пространства.
Франц Леппих – «друг молодости» Шеффера, случайно они встретились в Москве, куда Леппих приехал, чтобы по секретному поручению Александра I строить воздушный шар. В качестве «директора физических и химических принадлежностей» доктор был привлечен к реализации тайного проекта.
Франц Леппих (1775-1818) родился в Мюдесгейме (Бавария) в семье крестьянина. Жизнь этого предприимчивого немца была бурной и насыщенной авантюрными событиями. Еще юношей он проявил свой темперамент: «за плохое поведение» был исключен из третьего класса школы города Мюннерштадта, ему пришлось вернуться в свой родной город. Затем Леппих отправился в Гамбург и поступил рядовым на английскую кавалерийскую службу. Он стал вахмистром, а затем мы встречаем его в Альтоне – здесь Леппих познакомился со своей будущей женой – она была дочерью коммерсанта. Тот, по всей видимости, не очень любил своего зятя, так как после смерти супруги Леппих был изгнан тестем из дома. Однако у неунывающего немца была страсть – еще с юных лет он был «склонен к изобретательству». Это помогло ему: Европа узнала о panmelodicon – необыкновенном музыкальном инструменте, который был изобретен Леппихом. Наконец, в 1811 г. Леппих оказался в Париже. Именно здесь началась история воздушного шара.
«Птицы маханьем крыльев своих делают в атмосферу пустоту, которая принуждает их стремительно расширяться в облегченном пространстве» - открыв новый закон, «механик» Леппих спроектировал аэростат – последнее слово техники- и пролетел на нем, как говорили лица осведомленные, 45 французских миль за три часа. Изобретатель обратился к Наполеону с предложением построить «воздушный флот, оснащенный огнестрельными снарядами». Леппиха выдворили за пределы Франции. Но отказываться от своих планов Леппих не собирался. В тайну воздушного шара был посвящен король Вюртемберга, и в Тюбингенском замке начали проводить опыты. Однако положение Леппиха было двусмысленным, он решил обратиться к русскому посланнику в Вюртемберге Д.М.Алопеусу. 22 марта 1812 г. Алопеус писал Александру I из Штутгардта: «Ныне сделано открытие столь великой важности, что оно необходимо должно иметь выгоднейшие последствия для тех, которые первые оным воспользуются». В течении трех месяцев Леппих обещал построить 50 «воздушных кораблей», которые смогли бы вмещать в себя по 40 человек и поднимать 12000 фунтов. Леппих предлагал «оснастить» аэростаты ящиками с порохом, с помощью которых можно было «опрокинуть целые эскадроны». С секретным донесением в Россию был направлен надворный советник А.А. Шредер. Он вез в Петербург «искусственное крыло и чертеж нужный для сего строения».
Однако инструкций из Петербурга не дождались. Обстоятельства вынудили посланника руководствоваться собственными решениями. В Тюбингенском замке появилась комиссия во главе с государственным министром, которая потребовала от Леппиха объявить цель проводившихся им работ, рассказать об источнике финансирования опытов и назвать государство, заинтересовавшееся его открытием. Леппих «изъявил сколь ему чувствительно видеть, что его принимают за интригана» , а затем сообщил, что его действия преследуют чисто материальную выгоду, в проекте принимают участие только частные лица, и не стоит усматривать в этом деле какие-либо политические мотивы. Тюбинген ему было приказано покинуть.
В конце апреля Леппих с паспортом на имя доктора медицины курляндца Генриха Шмидта, который Алопеус раздобыл у русского посланника в Мюнхене князя И.И.Барятинского, отправился в Россию. В середине мая немец приехал в Москву. Сначала Леппиха направили к гражданскому губернатору Н.В.Обрескову, а затем к графу Ф.В.Ростопчину. Последний недавно был назначен новым генерал-губернатором Москвы. Для мастерской Леппиха выбрали дачу князя Н.Г.Репнина, которую владелец сдавал внаем . Она располагалась в шести верстах от Москвы. Изобретателю отпускали крупные денежные суммы, производились закупки необходимых строительных материалов, нанимались рабочие и сотрудники. Поэтому Шеффер оказался весьма кстати. О цели работ Леппих умолчал. Об этом он расскажет соотечественнику чуть позже, когда решение о назначении Шеффера будет одобрено императором.
Масштаб работ увеличивался с каждым днем. Первоначально с Леппихом работали только семь мастеровых, которых он привез с собой из Германии. В июне было уже 60 , а в июле 100 рабочих. Дачу Репнина охраняла «команда из 160 человек пехоты и нескольких драгун» для «недопущения любопытных и для охранения Смида от злонамеренных покушений» . Правительство стремилось скрыть дело Леппиха. С легкой руки Ростопчина ходили слухи, что в Воронцове на даче Репнина изготавливали «земледельческие машины», говорили даже о подводной лодке. Проникала информация и о воздушном шаре.
К этому москвичи относились по-разному: одни всерьез, другие с иронией. К примеру, А.Д.Бестужев-Рюмин скептически говорил об «одном сенаторе», который был искренне убежден, что аэростат поднял трех человек «над стадом овец, которое было истреблено» . Сохранилось также воспоминание профессора Петербургского университета В.В.Шнейдера о том, как ему удалось побывать в мастерской Леппиха и познакомиться с доктором Шеффером . Он писал, как в июне 1812 г. в лавку торговца сукном Данкварта, где тогда жил восемнадцатилетний Шнейдер, тогда еще студент Московского университета, приходил Леппих. Он покупал сукно, которое просил доставить на дачу Репнина. Через несколько дней в Москву приехал император, коляску которого Шнейдер 15 июля видел направляющейся в Воронцово. Этот факт привлек внимание наблюдательного студента. Воспользовавшись тем, что Данкварт имел билет для проезда в мастерскую Леппиха, Шнейдер отправился под видом мастерового со своим домовладельцем на дачу Репнина.
Был праздничный день, поэтому в мастерской не работали, как писал Шнейдер. Леппих со своими «сотрудниками» был в саду, «упражняясь в стрельбе в цель». В тот момент, когда Данкварта пригласили в сад, студент остался в доме и из окна увидел, что во дворе «висела раззолоченная гондола и какие-то большие крылья». И тут перед изумленным Шнейдером предстал «живой, несколько рябоватый господин». Студент увидел доктора Шеффера, который, сказал, одаривая смущенного студента своей очаровательной улыбкой: «Вы слишком любопытны, молодой человек». Последовавший за этим ответ не отличался искренностью: Шнейдер не нашел ничего лучшего, как заявить, что он рабочий Данкварта. Однако на следующие слова Шеффера незадачливый студент не смог ничего возразить: «А кто каждый день гуляет по Ордынке с Грибоедовым и Паниным? Вы из университета». Но, по-видимому, расположенный к юноше доктор поспешил добавить: «Ну, немец немца не выдаст, только никому ни полслова не говорите о том, что вы здесь были и что услышите». Таким образом, Шнейдер узнал об аэростате, поднимающем «ящики с разрывными снарядами, которые, будучи сброшены с высоты на неприятельскую армию, произведут в ней страшное опустошение».
Тем не менее, было очевидно, что до решающих побед далеко. Ростопчин, обеспокоенный потерей Смоленска и движением наполеоновской армии к Москве, с нетерпением ожидал окончания работ, за ходом которых внимательно следил сам император. Александр Павлович писал генерал-губернатору 8 августа 1812 г. из Петербурга: «Только что Леппих окончит свои приготовления, составьте ему экипаж для лодки, из людей надежных и смышленых и отправьте нарочного с известием к генералу Кутузову, чтобы предупредить его. Я уже сообщил ему об этом предприятии» .
Испытание воздушного шара было назначено на последнюю неделю августа. Срок приближался, однако до окончания работ было далеко. Поэтому решили испытывать «маленький шар», который был готов еще 13 августа . В преддверии этого события, Ростопчин объявлял в своей афише 22 августамне поручено от Государя было сделать большой шар, на котором 50 человек полетят, : «Здесь куда захотят и по ветру и против ветра; а что от него будет, узнаете и порадуетесь. Если погода будет хорошазавтра, или после завтра ко мне будет маленький шар для пробы. Я вам заявляю, чтобы : то выне подумали, что ето от злодея, а он сделан к его вреду и погибели» . Впервые жителям , увидя его, Москвы официально сообщили информацию о воздушном шаре.
Но прошло около недели в напрасном ожидании. Уже было установлено точное время полета, решили, что на шаре разместится пять человек. Тем не менее, возникли технические трудности. Вместо запланированных десяти часов понадобилось три дня, чтобы наполнить шар газом. Более того, «крылья оказались слабыми» . Строительство шара продолжалось вплоть до самого вступления в Москву французских войск.
31 августа в 8 часов вечера Шеффер и Леппих покинули Москву. Мастерскую Леппиха на 130 подводах отправили в Нижний-Новгород. Сборы происходили в невероятной суматохе. Леппих в письме императору сетовал на то, что у него было всего три часа, чтобы подготовиться к отъезду. Поэтому «раму и нижнюю часть» пришлось уничтожить . Не обошлось без курьезов. В письме адъютанту Аракчеева Тизенгаузену от 6 января 1813 г. Леппих жаловался на то, что генерал-майор А.А.Чесменский, один из его сотрудников, требовал 600 рублей за коляску, которую генерал уступил Шефферу, «чтобы оную спасти» . Чесменский вместе с Шеффером отправились в Нижний Новгород, а сам Леппих отправился в Ораниенбаум. Нижегородскому губернатору было приказано удобно разместить людей Леппиха и предоставить им помещение для мастерской. В письме Аракчееву Ростопчин писал, что в Нижнем Новгороде мастеровые были недовольны Шеффером, который «многие притеснения» при расплате с ними. Затем Шеффер получил распоряжение отправиться делал в Ораниенбаум и 2 октября отбыл туда. Он должен был сопровождать рабочих и необходимые Леппиху вещи.
Известно, что ораниенбаумская мастерская разместилась в маскарадном зале, который временно предназначался для госпиталя. Очередные испытания были назначены на 2 ноября. Планировалось, что они начнутся в 9 часов утра и к вечеру будут закончены. Однако Леппих вновь потерпел неудачу. 6 ноября в письме к императору он оправдывался: «Вашему императорскому величеству по несчастию должен донести, что общее мною замеченное сомнение о действии и дельности моего изобретения и здесь во многом мне послужило преградою…, несмотря на свидетельство генерала Чесменского и личное уверение доктора Шеффера, который в Москве участвовал во всех опытах…» Свою неудачу Леппих объяснял ненастной и морозной погодой и повреждением шара во время перевозки.
Назначили новые испытания. В конце ноября Леппих должен был полететь из Ораниенбаума в Петербург и спуститься в 7 часов вечера в Таврическом саду. Сам император вместе с Аракчеевым собирались приехать. Ожидая вестей из Ораниенбаума они «сидели одетыми». Однако в 8 часов прибыл Тизенгаузен и сообщил, что «шар лопнул, прежде чем поднялся» .
Леппих еще некоторое время оставался в Ораниенбауме. 30 сентября 1813 г. в «Санкт-Петербургских ведомостях» в рубрике «Отъезжающие» появилось объявление: «Франц Регель, Фридерик Георг, Гейнрих Олгаберг, Готлиб Оелгафен и Леонард Штелцер, столярные подмастерьи; Христоф Демме, портной подмастерье; Иозеф Наглер, служитель, все иностранцы, и Доктор Гейнрих Шмидт. Спросить в Ораниенбауме у Доктора Шмидта» . Возможно, речь шла именно о тех семи мастеровых, которых Леппих (Шмидт) привез с собой из Германии . 9 ноября 1813 г. он отправился в главную императорскую квартиру в Труа, чтобы попытаться убедить Александра I в успехе своего предприятия. В начале 1814 г. он действительно появился там, а затем исчез. Он уехал в Вюрцбург, где хотел использовать свой шар для торговых перевозок, затем купил имении в Баварии. Он умер в 1818 г. в Австрии.
Несмотря на
провал проекта Леппиха, Шефферу
удалось достичь определенных
успехов в своей карьере. В 1812 г.
Шеффера посвятили в «государственную
тайну», и значит, немец стал «доверенным
лицом» русского правительства.
Шеффер был готов выйти из ставшего
тесным московского мирка: в ходе
военной кампании 1812 г. он лишился
своего имущества, у его жены
Барбары обнаружились признаки
безумия. Он приехал в Россию за
славой, но здесь в Москве ему не
удалось добиться успеха. Вернуться
на родину? — «… возвратиться без
всякой награды воспрещало
честолюбие и боязнь, что на него
будут указывать пальцами те самые
товарищи, кои смеялись над его
рыцарством тогда, как он предпринял
поездку в Россию». Так думал барон
Иван Штейнгель, так мог бы ответить
и Шеффер.
По контракту, заключенному с
московской полицией, Шефферу
оставалось отслужить еще год. Но
ему, «охотнику как для врачевания,
так и для наблюдения по натуральной
истории» удалось добиться 19
августа увольнения и стать врачом
на корабле «Суворов»,
отправлявшемся в кругосветное
плавание. Доктору было назначено
неплохое жалование: 3200 рублей в год,
и, кроме того, «приз» в 5000 рублей .
Шеффер решил рискнуть. 9 октября 1813 г. «Суворов» вышел из Кронштадта Дорога вновь вошла в его жизнь. Авантюрист стал путешественником: Англия, Бразилия, Австралия, наконец, Ново-Архангельск…
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------