http://marsmax.ya.ru/replies.xml?item_no=252Еще одни воспоминания о Деревлеве:
"В начале семидесятых годов, пруд в бывшей деревне Деревлево, что на окраине Москвы, был для многих детей единственным доступным уголком настоящей живой природы, сакральным и пропитанным приключениями. Удивительный оазис, среди бесконечного ремонта и переездов, среди глины и строительных площадок, шума грузовых машин. Мы встречались на его берегах после уроков и в каникулы, знакомились, придумывали захватывающие игры, здесь же находили новых друзей. Для многих из нас, эта дружба, возникшая у тарзанки, сделанной из пожарного шланга, при обмене жвачными вкладышами на старую отцовскую леску, или за каким-нибудь иным нехитрым занятием - эта детская дружба продолжается и по сей день.
Здесь были и летняя рыбалка, санки и коньки зимой. Мы играли в хоккей, устраивали снежные баталии. И казалось, что ничего не может быть на свете лучше! Ведь все игры и увлечения были в ту пору настоящими, а не виртуальными. Их можно было потрогать самому, или присоединиться к компании. Сделанное своими руками мы дарили друг другу, преподносили родителям на праздники и торжества, а потом, все эти нехитрые поделки еще долго служили украшением наших комодов, горок, стенок и сервантов, гордостью наших близких.
В детские годы наш старый пруд казался огромным и бескрайним. Сколько таинственных рассказов слушали мы в ту пору о его загадочном дне и поросших непроходимой осокой берегах. Тут был обязательный утопленник, древний клад и даже оружие, брошенное невесть как оказавшихся в этих местах фашистах. И каждый рассказчик, непременно клялся и божился, давал зуб и обещал есть землю, уверяя нас в правдивости своего рассказа. Да что там говорить. В любой деревне, в каждом дворе у мальчишек обязательно найдется одно такое заветное место, своя тайна достоверную историю которой знают только посвященные. Но пруд в Деревлево собирал на своих берегах не только детей, но и молодых мам с колясками, спортсменов, собачников и рыбаков. О последних хочется рассказать подробнее.
У двух тополей, на пригорке, где было так тепло и удобно, было наше обожаемое место. Чтобы его занять, надо было приходить заранее, чуть ли ни с рассветом, выклянчивая позволение у родителей. Рыбу мы ловили на обычные палочки, срезанные с растущего рядом орешника. О бамбуковых удочках, легких и прочных, тогда мы лишь мечтали. Рыбаки постарше держались западной стороны, среди камышей, в тихой заводи. Они ни с кем ни разговаривали и не показывали свой улов. Приходили и уходили они молча, здороваясь друг с другом лишь кивком головы, стараясь не потревожить утреннюю тишину. Но мы-то знали, что в их сумках скрываются самые большие и самые волшебные на свете рыбы. А нам доставались лишь бычки с черными маслянистыми спинами да плотвички с красноперками. Но и это был предел детской радости! Не волнуясь о мнении других, мы бросали свой улов в пол-литровую банку, стянутую под горлышко веревкой-переноской. Так и возвращались домой, расплескивая воду, в которой плавали, уже порой вверх брюхом, маленькие рыбешки. Кто-то нес эту поклажу своим родителям, другие прозаично желали накормить соседского кота. И во всем этом было то самое приятное на свете переживание, что остается с нами на всю жизнь.
Летом пруд утопал в бесконечном разнотравье, затягивался и замирал под полуденным зноем. Утки, жившие на его водах, прятали голову под крыло и, мирно покачиваясь на небольшой волне, дрейфовали вдоль берегов. Уже потом, кто-то смастерит им нехитрый домик с якорем-кирпичом. Два красавца тополя - настоящие исполины, были как раз из того лучезарного детства, "когда деревья были большими". Мощными корнями они сплелись у его берегов, словно поддерживая водную гладь, не давая ей расплескаться и выйти из берегов. Теперь из них остался лишь один, периодически спиливаемый, подрезаемый и поджигаемый.
А еще мы делали плоты. Для этого нужно было прокрасться к одному из домов на улице Миклухо-Маклая, где в продолжение нескольких десятилетий, торговали картошкой в огромных черных мешках, заполненными наполовину землей. Этим хозяйством заведовал мужичек в синем замусоленном халате. И когда он был не очень трезв, а значит не так зол и не ругался, у нас был шанс похитить несколько деревянных овощных ящиков, из которых мы мастерили наши плавсредства. На них, переделанных в плот, отталкиваясь палкой, как гондольеры, отправлялись мы в свои первые странствия по водам нашего пруда, к неизвестности и новым открытиям. Впрочем, большинство этих заплывов заканчивались здесь же, у берега, скорым затоплением судна. И промокнув до нитки, мы еще долго не решались идти домой, чтобы не быть замеченными в столь страшном преступлении родителями, стараясь обсохнуть на берегу. И хотя в хорошую погоду нам позволяли купаться, но я не могу сказать, что в ту пору это было любимым занятием. Ну, а если уж и купались, то делали это с детским энтузиазмом, самозабвенно, прыгая с привязанной тарзанки или ветвей, склонивших над водой.
Зимняя, снежная горка на пруду всегда была большим праздником. Но приходили сюда большей частью вечером, после школьных занятий и наскоро сделанных уроков. Зимой темнело рано, а уличные фонари работали в ту пору еще не везде. Поэтому свет окон стоящего по соседству дома, который отражался от хорошо накатанного снега, был для нас единственным освещением.
Мы летели на санках вниз с полого склоны горы, прямо от футбольной "коробки" вниз, до самого льда. Ветер свистел в ушах и колючие ледяные крошки безжалостно впивались в лицо. Но разве это важно! Санки были железные и чтобы кататься на них "по-взрослому" нужно было непременно открутить спинку и лечь на них полностью. Не будем же ездить как малыши – сидя и придерживаемые родителями за шарфик-поводок. Самые отчаянные из нас разбегались издалека и, на ходу, падая животом на санки, неслись к заветному пруду с огромной скоростью, подруливая себе носками галош, в которых были вдеты валенки. Впрочем, в то время, я встречал у детей даже старинные деревянные салазки, довоенные, Бог весть как дожившие до столь почтенного возраста.
Совсем маленьких после прогулки развозили по домам их папы и мамы, по-бурлацки, впрягаясь в саночные поводья, волокли их, нагулявшихся, красных, вывалянных в снегу и бесконечно счастливых. И хотя некоторые катались на санках до самой весны, большинство, с наступлением теплой погоды, запрятывали свои транспортные средства в дальний угол балкона или подвешивали за окном, прикрепив к стене или подоконнику. Так и весели они потом долгие годы, уже облезлые и старые, служа напоминанием о радостном детстве на берегах деревлевского пруда".
