ЮЗАО г. Москвы

Однако коек в стационаре не хватало, и поэтому, по примеру европейских клиник, использовался посемейный патронаж. Больные с неострыми формами психических расстройств, так называемые спокойные хроники, проживали за плату 9 руб. 50 коп. в месяц (из городского бюджета) в семьях крестьян сел Семеновское и Тропарево, деревень Беляево и Деревлево. Кормильцу шло 7 руб. 50 коп., сельской общине – 2 руб.

Вот после таких высказываний меня обычно и спрашивают: «А вам случалось самому когда-нибудь найти клад?» Да, случилось однажды. И не одному, а в большой компании. Я сейчас и хочу рассказать, как мы нашли клад и что с ним сделали.
Мы были тогда студентами и уже побывали в своих первых археологических экспедициях. Увлекшись археологией (большинство из нас от этого увлечения не излечил впоследствии и возраст), почти все свое свободное время от ранней весны до глубокой осени бродили мы вокруг Москвы, разыскивая, по заданию нашего руководителя, профессора Артемия Владимировича Арциховского, различные археологические памятники – древние городища и курганы.
Для этого не нужно было ходить особенно далеко. Теперь в этих местах стоят уже новые кварталы города – Черемушки, например. А тогда здесь были деревни, и, уходя в субботу после занятий, мы уже не возвращались в Москву, а ночевали где-нибудь на сеновале, чтобы с рассветом начать раскопки. Так было романтичнее, да и времени для работы оставалось больше: тогда ведь нельзя было проехать в Черемушки на метро.


В ту осень мы облюбовали себе для раскопок группу курганов на самой обочине Калужского шоссе, у околицы деревни с красивым и древним названием Деревлево. Теперь это один из районов новой застройки Москвы – Коньково-Деревлево. Мы очень гордились, что один из наших товарищей получил от Академии наук разрешение на эти раскопки, так называемый «открытый лист». Это был красиво напечатанный в типографии на толстой, очень белой, очень глянцевитой бумаге документ, где говорилось, что Георгию Борисовичу Федорову (имя, отчество и фамилия, как и название деревни были вписаны машинкой) поручается исследовать группу курганов у деревни Деревлево, для чего он имеет право снимать планы и производить любые земляные работы, а все государственные учреждения и частные лица должны оказывать Георгию Борисовичу Федорову в интересах науки всемерное содействие в выполнении возложенных на него поручений. С тех пор я видел и сам получал много «открытых листов». Но не помню ни одного такого красивого.
Впервые мы приступали к раскопкам без профессора или доцента, под руководством своего же товарища. Значит, нас признавали уже в какой-то мере специалистами-археологами, а не только учениками. И конечно, мы были полны решимости не подвести нашего общего учителя – Арциховского, ручательству которого мы были обязаны этим доверием.
Наступило утро, и работа началась. Еще накануне мы тщательно сняли план всей группы курганов: их было около десятка. Теперь же начертили в крупном масштабе на отдельном листе выбранный для сегодняшних раскопок курган. Измерили его диаметр, окружность, уровнем и рейкой промерили высоту. Потом по компасу провели линию север – юг и по сторонам ее оставили узкую полоску – бровку, как называют ее археологи. Ее собирались раскопать в последнюю очередь, чтобы сохранить разрез – профиль – кургана в натуре для будущих фотографий, чертежей и промеров. Мы наметили ее в направлении с севера на юг, потому что погребение в кургане лежит обычно головой на запад, ногами на восток, то есть перпендикулярно этой бровке, так что все будет видно.
Теперь настало время «производить земляные работы», то есть, попросту, копать. Все взялись за лопаты, и вскоре уже по обе стороны бровки насыпь кургана значительно поубавилась. В таких курганах обычно погребены крестьяне, и в верхней части насыпи не бывает тех сооружений, о которых говорилось при описании погребений знати. Поэтому лопаты всаживали на полный штык и далеко отбрасывали землю.
Но вдруг под лопатой что-то зазвенело. Сейчас же работа лопатами прекратилась, и несколько человек стали осторожно расчищать это место ножами. Вот и нож звякнул о какой-то металл. Монета! Круглая серебряная монета, похожая по форме на наши! Конечно, все были удивлены. В курганах подмосковных крестьян монета – находка очень редкая. Разве что в виде украшения, и, конечно, это монеты древние. Но каково было наше изумление, когда за первой монетой мы вытащили вторую, третью… всего их оказалось сотни три. Это были серебряные монеты – рубли, полтинники, полуполтинники (была, оказывается, и такая монета – двадцать пять копеек) и гривенники. Все они были русской чеканки с надписями и изображениями. На одних виднелся знакомый профиль Петра Великого, на других – «видная собою» Екатерина Первая, курчавый длинноносый юноша Петр Второй, до безобразия толстая женщина «Божиею милостию Анна, императрица и самодержица всероссийская», маленький Иван Шестой (тот самый, что потом кончил свои дни узником Шлиссельбургской крепости), наконец, курносая женщина, чуть более изящная, чем Анна, но тоже толстая, «Божиею милостию Елисавет» – тоже императрица и тоже самодержица. На всех монетах был обозначен год чеканки.
Это был клад!
Настоящий клад!
Кто-то зарыл тут деньги, наверное, в мешочке. Материя сгнила, и следа не осталось, а монеты оказались просто в насыпи кургана.
Необычная находка, конечно, не помешала нам закончить раскопку кургана по всем правилам. Снеся почти весь курган, мы добрались до погребения, аккуратно его расчистили, сделали все нужные чертежи, рисунки и фотографии, обозначили точно места находок каждого украшения, положение черепа и главных костей скелета. Ведь мы и тогда были археологами, а не кладоискателями, как и наши учителя. Если бы из отчета о раскопках (а такой отчет обязан представить каждый, кто получает «открытый лист») узнали, что после находки клада раскопки не довели до конца, никогда больше ни одному из нас не дали бы «открытого листа».
Когда мы появились на другой день в кабинете археологии не только с чертежами, украшениями и черепом (черепа археологи берут для антропологов), но и с кладом монет, это всех позабавило. Нам сказали, что если уж мы нашли клад монет, то должны его и обработать по всем правилам, как это делают нумизматы – исследователи монет. И вот мы начали описывать монеты: изображение и надпись на одной стороне – «аверсе», изображение и надпись на другой стороне – «реверсе» и т. д.
Судьбы вещей - i_107.png
При этом открылось одно интереснейшее обстоятельство. Монеты нашего клада были чеканены в разные годы, начиная с 1725 года, но не позже 1755 года. Это говорило, что клад зарыт не ранее 1756 года: ведь почти всегда и в наше время монета, чеканенная в текущем году, поступает в обращение только в следующем.
1756 год знаменателен в истории нашей страны. В этом году Россия вступила в войну, которую вели Австрия и Франция с Пруссией и Англией. Потом историки назвали войну Семилетней потому, что велась она семь лет – с 1756 по 1763 год. Русские войска трижды разбивали прославленные армии Фридриха II.
Они заняли и самый Берлин, и Пруссия была уже на грани гибели. Кто знает, может быть, дальнейшие судьбы всего мира сложились бы иначе, если бы не умерла Елизавета и на русский престол не вступил ее племянник Петр III, преклонявшийся перед прусским королем Фридрихом II. Он и заключил с ним мир, выгодный одной лишь Пруссии.
Наш клад зарыт в первый же год этой войны. Наверное, хотя война и велась где-то далеко, на полях Пруссии и Австрии, но и здесь, под Москвой, было тревожно. И какой-то крестьянин зарыл свои сбережения в старый курган за околицей деревни.
Почему же крестьянин? А может быть, это был дворянин или купец? Вряд ли. Клад зарыт поблизости от деревни, где купцу неоткуда было взяться. А для дворянина он мал. Когда мы подсчитали общую сумму, оказалось всего девяносто рублей серебром. Для крестьянина – это целое состояние, а дворянин в ту пору проигрывал зачастую за карточным столом во много раз большие суммы. Да, клады зарывали не только палачи, разбойничьи атаманы и богатеи. И крестьянин мог зарыть в землю свои, трудом накопленные рубли, когда наступало тревожное время. Ведь он знал, что именно его, прежде чем дворянина или купца, коснутся бедствия войны.
С нашим крестьянином, наверное, так и случилось. Ведь он так и не вырыл из кургана свои девяносто рублей. Как знать, может быть, барин сдал его в рекруты и солдат сложил свою голову где-нибудь в Пруссии, например, в одном из знаменитых сражений, принесших славу русскому оружию, – при Гросс-Егерсдорфе или Куннерсдорфе. А может быть, он просто погиб от какой-либо болезни или от голода в одну из зимних кампаний. Так или иначе, но он, видимо, не вернулся с войны.

Как тут не вспомнить слов популярной в свое время песни Марии Конопницкой:
Как король шел на войну
В чужедальнюю страну,
Зазвенели трубы медные
На потехи на победные.
А как Стах шел на войну
В чужедальнюю страну,
Зашумела рожь по полюшку
На кручину, на недолюшку.
Что же случилось с кладом, после того как мы его нашли? Конечно, прежде всего показали его на ежегодной выставке результатов студенческих летних работ. Кто-то принес из дому кусок черного бархата, им обтянули картонный планшет, и светлые серебряные монеты еще ярче засверкали на этом фоне. Потом клад хранился несколько лет в кабинете археологии Московского университета среди других коллекций.
А вскоре для нашей Родины настал час тяжелых испытаний. Полчища гитлеровцев вторглись на нашу землю. Стране нужна была каждая копейка, чтобы лучше организовать отпор врагу, и каждый нес свои сбережения в фонд обороны страны.
В те дни почти никого из тех, кто копал когда-то деревлевский курган, уже не было в стенах университета. Одни были в армии, другие – в рядах народного ополчения, в рабочих батальонах и командах противовоздушной обороны, третьи – на так называемых спецработах – строительстве укреплений. Многие девушки пошли в медсестры, в военные переводчики.
Клад, найденный когда-то в кургане, решено было сдать в фонд обороны.
Так скромные сбережения русского крестьянина послужили делу защиты Родины почти через двести лет.

aznazn сказал 12 ноября 2009, 14:48
Эта такая примета всех новых районов эпохи семидесятых.И в Конькове, Деревлеве и Беляеве и Богородском такая же грязь была. Бич наших родителей с улицы мы приходили с ног до головы перемазанные. По весне все размокало - бывало, сапоги оставляли в глине, буквально засасывало. Новые районы строили на бывших полях, поднимая наружу всю глину. Сдавали недоделанными - недоблагоустроенными, без единого деревца, без магазинов (под магазины года два-три в новостройках занимали квартиры на первых этажах) и т.п. У нас в Деревлеве к школе по глине проложили бетонные плиты - а через месяц начали стоить еще дом, погнали к нему коммуникации - и все дорожки были уничтожены. Весь 1070-1971 годы - на сплошной глине жили, среди траншей. Зато как жители боролись с этой глиной - целыми домами выходили высаживать по весне деревья, делать клумбы и газоны! В школе с уроков снимали старшеклассников, если приходил заказанный директрисой грузовик с саженцами - скорее их посадить, пока не погибли. Зато сейчас иду по своему району - джунгли, все разрослось. И половина деревьев - знакомые, сами сажали. http://www.oldmos.ru/old/photo/view/9106

с 1772 года сделалась приходской, так как две деревни Дворцового Ведомства (а впоследствии Удельного Ведомства) - Беляево и Деревлево, прежде принадлежавшие к церкви Св. Троицы, что на Воробьевых горах, по причине отдаленности и неудобного сообщения, просили Московское Епархиальное Начальство приписать их к храму села Сергиевского. Затем, в 1803 г., по упразднении штата причта при церкви Св. Троицы села Конькова, прихожане последнего села были приписаны тоже к селу Сергиевскому. Из Токмакова.