ЮЗАО г. Москвы

ну... припечатал
и я говорю - Елена припадочная и не греет

О как Алексей Варламов прав - роман Белая гвардия невозможно не полюбить, а сериал невозможно не переключить на что-нибудь менее занудное

и явный антиукраинский подтекст раздражает! Никакого мальчика с вырезанными на плечах погонами у Булгакова не было! Эпизода с сожжением школы тоже! Козырь-Лешко говорит, "и попов святить не зови, то московские попы", так тогда все попы были "московские", УПЦ Киевского патриархата была создана в 1991-м! Или возьмём сцену народного ожидания Петлюры, где на полном скаку петлюровец за каким-то чёртом перерубает саблей невинного придурка-поэта, вдохновенно с трибуны «размовляющего на мове». Для чего это, понять невозможно. Опять же это все отсебятина создателей фильма!

Mik,

это антисинежупанный подтекст,
также - как бывают русские и москали.

удручает, в общем-то совсем другое:
то, что по этому вот нынешние школьники получат первое представление
о Булгакове, "Белой гвардии" и "России, которую мы потеряли",
подумают, - что всё это - УГ,
и будут совершенно правы.
Вот за это автора-режиссера надо действительно 20 раз расстрелять и столько же - повесить!
(а ментовский сериал очень хорош в своем жанре,
потому что - комедийный)

"арбуз не стоит печь на мыле,
американцы победили"...


P.S. а мы тут можем c Вами сколь угодно долго спорить о шевронах и погонах,
кстати про трёхцветные я могу Вам привести цитату из
работ единственного и авторитетнейшего историка - самого Михаила Афанасьевича.

все эти синие жупаны - это на самом деле гетманская форма по рисункам Нарбута!

Болбочан, Пётр Фёдорович - прообраз булгаковского Болботуна, 5 ноября 1918 года получил звание полковника армии Украинского государства.
Во время антигетманского восстания возглавлял Запорожскую дивизию, командовал Левобережной группой армии УНР.
После отступления из Левобережья устранён от управления корпусом. В июне 1919 года попытался самостоятельно обойти командование этим корпусом. За это решением военно-полевого суда расстрелян на станции Балин (теперь на территории Дунаевского района Хмельницкой области).

http://www.totalwars.ru/index.php/nashe ... krima.html

Mik писал(а):все эти синие жупаны - это на самом деле гетманская форма по рисункам Нарбута!

Болбочан, Пётр Фёдорович - прообраз булгаковского Болботуна, 5 ноября 1918 года получил звание полковника армии Украинского государства.
Во время антигетманского восстания возглавлял Запорожскую дивизию, командовал Левобережной группой армии УНР.
После отступления из Левобережья устранён от управления корпусом. В июне 1919 года попытался самостоятельно обойти командование этим корпусом. За это решением военно-полевого суда расстрелян на станции Балин (теперь на территории Дунаевского района Хмельницкой области).

http://www.totalwars.ru/index.php/nashe ... krima.html

тогда давайте подробно и обстоятельно

а у петлюровцев была форма?

Здесь очень толковый рассказ о том, что было и чего не было! Аж 10 частей по ссылке!

Истории от Олеся Бузины. По следам «Белой гвардии»


14 декабря — 90-я годовщина взятия Киева войсками Петлюры. Не Бог весть, какое великое событие. Но именно оно породило один из самых известных романов о гражданской войне.

0



Фоторепортажи

Как работают украинские доярки в селах
Видеогалереи
Из-за гривны водитель троллейбуса жестоко избил пассажира


Военный быт. Фуражка с то самой потемневшей кокардой, погоны ротмистра, георгиевский крест. Фото автора
Отчетливо помню день, когда впервые прочитал «Белую гвардию». Это был 1983 год. Зима. Наверное, январь или февраль. Книгу мне дали на несколько дней. По большому блату. В андроповском СССР она была жутким дефицитом. За киевским окном шел снег. По улице медленно пробирался трамвай. А я стоял у окна, и в голове моей еще крутились петлюровцы, гетман, «гусарский зигзаг» на плече полковника Най-Турса, потемневшая от холода кокарда на фуражке Мышлаевского и бессмертная фраза на печке: «Бей Петлюру!»

Мне было четырнадцать. И я жалел об одном: что не родился в те времена и не могу, следовательно, быть юнкером или звенящим шпорами поручиком в кавалерийской шинели до пят. История, казалось, прошла мимо. Потом, уже в безалаберно-свободные перестроечные времена, я написал по «Белой гвардии» дипломную работу в университете и пришел к выводу, что, на самом деле, это приключенческий роман. Хотя и очень талантливый. Исторической правды в нем не больше, чем в любой подобной книге – например, у Дюма. Я понимаю, как будут расстроены те читатели, которые привыкли воспринимать «Белую гвардию» как библию, на которую нужно только молиться. Но, подходя строго к националистическим выдумкам, я не могу быть необъективным и к тем мифам, которые мне духовно близки. Белогвардейцы – симпатичнейшие ребята. Булгаков описал многое. Но не все. И часто совсем не так, как это происходило в действительности. Он не участвовал в почти месячных боях за Киев между гетманцами и петлюровцами. Никогда не служил в выдуманном им «студенческом» артиллерийском дивизионе. И ничего не знал о закулисных интригах при гетманском дворе, хотя и сделал одного из персонажей своего романа – Шервинского – адъютантом Скоропадского.

Более того, Михаил Афанасьевич даже толком не представлял, как эти адъютанты выглядели. Киевские газеты начала XX века не печатали фотографий гетманского конвоя. Поэтому белая черкеска Шервинского из пьесы «Дни Турбиных» по мотивам романа – чистая выдумка Булгакова . Его можно понять – зрителя нужно ослеплять элегантностью. На самом же деле, в декабре 1918-го гетманская свита щеголяла в украинизированных жупанчиках, в которых не героев-любовников играть, а малороссийскую комедию.

БЕЛОЕ ПЯТНО: ЗАБЫТЫЙ БОЙ ПОД МОТОВИЛОВКОЙ



Монтаж. В романе вместо боя под Мотовиловкой много застолья

Увы, не уличные бои, которых, кстати, почти не было, решили судьбу гетманского Киева, а забытый ныне бой под станцией Мотовиловка 18 ноября. Это была первая неделя антигетманского восстания, когда у Петлюры еще почти не было сил – только отряд сечевых стрельцов, первыми перебежавших на его сторону. Бунт можно было задушить в зародыше. Скоропадский направил против сечевиков сердюцкий полк (своих гвардейцев) и офицерскую дружину князя Святополк-Мирского, сформированную из добровольцев.

Описание этого боя со стороны гетманцев отсутствует. Петлюровцы хвастливо утверждали, что офицеры наступали несколькими цепями, но не смогли пробить вражескую оборону. А сердюки вообще отказались атаковать и залегли. Результат поединка решила техника – единственный петлюровский броневик, который выполз в поле, и «вогнем скорострілів сіяв смерть в ворожих лавах». По утверждению победителей, на месте боя осталось 600 трупов в кожаных куртках и золотых погонах. Цифра эта, скорее всего, хвастливо преувеличена. Вся дружина насчитывала, по самым оптимистическим подсчетам, всего восемьсот человек. Но Святополк-Мирскому пришлось оттянуться к Киеву, а Петлюра занял городок Васильков. Первая неудача подняла дух повстанцев. На их сторону стали переходить украинские части гетманской армии.

РАЗДРАЙ В ГЕТМАНСКОМ ОКРУЖЕНИИ



В дни Турбиных. Гетман больше переживал за семью, чем за державу

На следующий день после мотовиловского конфуза Скоропадский назначил главнокомандующим Федора Келлера – прославленного кавалерийского генерала Первой мировой, по случайности находившегося в Киеве. Он стал прототипом булгаковского полковника Най-Турса. Писатель придал ему даже внешние черты генерала – плохо поворачивающуюся после ранения голову и легкую картавость.

Это был очень удачный выбор. Гетманская армия состояла из двух частей – украинской, не хотевшей воевать, и русской, которую составляли офицерские отряды, недолюбливавшие гетмана, но еще больше ненавидевшие Петлюру. Популярный среди офицеров генерал сразу же остановил петлюровцев на подступах к столице. Он даже лично подгонял в атаку гетманских сердюков, навербованных из хулиганов в киевских предместьях.

Офицерские дружины Келлера при поддержке артиллерии остановили наступление. Тут бы гетману держаться за генерала, как утопающему за соломинку. Но он боялся, что Келлер сбросит его с трона, и … отправил в отставку. Теперь толком не хотели воевать не только сердюки, но и офицеры-белогвардейцы, лишившиеся популярного лидера и не понимавшие, зачем им спасать какого-то Скоропадского, пусть и объявившего себя в федерации с белой Россией?

НЕИЗВЕСТНЫЙ ГЕРОЙ: ГЕНЕРАЛ КЕЛЛЕР ПОГИБ, КАК ПОЛКОВНИК НАЙ-ТУРС




Федор Келлер до конца остался верным своим убеждениям

Но описанный в романе эпизод, когда Най-Турс приказывает юнкерам разойтись («Слушай мою команду: сгывай пагоны, кокагды, подсумки, бгосай огужие! По Фонагному пегеулку сквозными двогами на Подол!») действительно имел место. Только произошел он все с тем же генералом Келлером. Получив отставку, Федор Артурович остался в Киеве. В день взятия города офицеры, преданные гетману, предложили ему снова принять командование. Келлер тут же отозвался и прибыл к штабу на Псковскую улицу, где находилась рота Киевского кадетского корпуса. Оттуда он на автомобиле пробился на Александровскую улицу, где, как ему сказали, собралось около тысячи офицеров, готовых ехать на Дон. По дороге генералу пришлось отстреливаться от петлюровцев. Но на Александровской осталось к тому времени не больше трех сотен офицеров. «При таких условиях мысль графа Келлера о движении на соединение с армией генерала Деникина оказалась неосуществимой, — вспоминал его бывший сослуживец по гвардии и бывший киевский губернатор Федор Безак. – И ему пришлось распустить последних оставшихся офицеров. Сам же он вместе со своим ординарцем направился в Михайловский монастырь». Через день петлюровцы арестовали Келлера и расстреляли возле памятника Богдану Хмельницкому. По стечению обстоятельств тогда на этом монументе еще красовались слова: «Единая неделимая Россия» — тот самый лозунг, которому искренне служил граф. Характерно, что он был одним из тех двух генералов, которые отказались в 1917 году признать отречение Николая II. Удивительно, но виновные в его гибели Петлюра и командир сечевых стрельцов Коновалец оба погибнут насильственной смертью от рук киллеров. Не хочешь, а поверишь в закон возмездия.

ДЕТАЛИ: ГУСАРСКИЙ ЗИГЗАГ И САПОГИ С ПРЯЖКАМИ




Круче, чем от кутюр. Так выглядел полковничий гусарский погон в начале ХХ века

Михаил Булгаков был модником, тщательно следившим за одеждой. Один из мемуаристов вспоминает, как в 20-е годы, разбогатев после постановки «Дней Турбиных» во МХАТе и заказав себе новый костюм, писатель отворачивал штанину и хвастался ему шелковой подкладкой на брюках. Конечно, это моветон, очень напоминающий хвастовство модными лейблами некоторых современных персонажей.

Форсить в эпоху Первой мировой и гражданской войн у Булгакова возможности не было. На пике моды в это время была офицерская форма. Но Михаил Афанасьевич был всего лишь армейским лекарем. Ему полагались не широкие офицерские, а узкие медицинские погоны и круглая, а не овальная кокарда, сразу выдававшая в нем так называемого «военного чиновника». Впрочем, многие представители этой категории старались нарушать форму одежды и первым долгом меняли «неполноценные» круглые кокарды на офицерские. Начальство обычно смотрело на это сквозь пальцы.

Детали разновидностей офицерских униформ описаны Булгаковым с той подчеркнутой внимательностью, которая свойственна тем, кто хотел бы, но не мог их носить. К примеру, в самом начале романа писатель дважды отмечает так называемые сапоги «с пряжками» - на Николке и на Мышлаевском, ввалившемся прямо из окопов под Киевом в уютную квартиру Турбиных. «Турбин и Николка, — пишет автор, — стягивали с Мышлаевского узкие щегольские сапоги с пряжками на икрах».

Такие сапоги вошли в моду с 1915 года. Именно в это время они появляются на фотографиях. Их любили носить и офицеры, и нижние чины, которые могли пошить себе обувь на заказ. Маленькая пряжка в самом верху голенища позволяла регулировать его ширину и удобно фиксировать на ноге.

А почему кокарда Мышлаевского, по словам Булгакова, «потемневшая»? Кокарды той эпохи были двух типов: дорогие из белого фарфора, которые обычно носили только на парадных фуражках, и штампованные из металла для обычного употребления. Эти последние, естественно, слегка окислялись и приобретали темный «боевой» оттенок. Булгаков хочет подчеркнуть боевитость Мышлаевского – то, что он не в тылу зад протирал.

А что такое «гусарский зигзаг», который видит юнкер Турбин на плече у полковника Най-Турса в момент, когда того сражает петлюровская пуля? Булгаковским современникам эта деталь была понятна и не нуждалась в комментариях. А для нас требует объяснений.

Офицерские погоны гусар в Российской империи были не просто из золотого или серебряного галуна, как обычные, но еще и декорировались зигзагообразной вышивкой из таких же нитей.

Булгаков придумал Най-Турсу службу в никогда не существовавшем Белградском гусарском полку, как выдумал для Киева Алексеевский спуск вместо Андреевского. Среди двадцати гусарских полков, существовавших в империи на момент ее развала (восемнадцати армейских и двух гвардейских), Белградского не было и не могло быть. В России полки никогда не называли по именам заграничных городов. Но числился полк с похожим названием – правда, уланский, а не гусарский – 12-й Белгородский.

Его отличала, кстати, очень «националистическая» по расцветке сине-желтая парадная форма и такая же фуражка. Как видим, никто желто-синее цветосочетание в царской России не запрещал, как иногда утверждают. Более того! В составе императорской армии кубанские казачьи части носили названия бывших куреней Запорожской Сечи, а один из гусарских полков вообще назывался 15-м Украинским! Это специально для тех, кто утверждает, будто само слово Украина якобы находилось под запретом. Учите историю, господа!

ВЫМЫШЛЕННЫЙ CТУДЕНЧЕСКИЙ ДИВИЗИОН




Булгаков. Студент-медик

О боях под Киевом Михаил Булгаков знал только со слов своих друзей-офицеров. Не служил он и в «студенческом» артиллерийском дивизионе, якобы располагавшемся в здании Первой киевской гимназии на Бибиковском бульваре. Как профессиональный врач Михаил Афанасьевич хорошо понимал, чем может закончиться встреча с шальной пулей, и всегда отличался разумной осторожностью.

По адресу, указанному в романе, квартировало совсем другое киевское формирование – дружина бойскаутов (аналог более поздних советских пионеров). Она состояла из мальчишек и предназначалась для поддержания порядка внутри города. На фронт ее никто даже не собирался отправлять! Именно в это героическое подразделение поступил добровольцем бесстрашный доктор Булгаков. Впоследствии ему было стыдно признаваться, что он воевал в «пионерском отряде». Поэтому киевские подростки превратились под его пером в юнкеров и студентов.

А как же тогда у писателя так реалистично получились сцены уличных боев, в которых он тоже не участвовал? А что вы удивляетесь? В «Мастере и Маргарите» Булгаков тоже не присутствовал при распятии Христа, а как убедительно описал! На то он и талант!

Зато маршрут бегства доктора Турбина из гимназии описан явно по личным впечатлениям. С перекрестка у Золотых ворот на улице Прорезной доктор видит фигурки поднимающихся петлюровцев. Булгакову тут пришлось поддать ходу на Подол. Жена вспоминала, что домой на Андреевский спуск, 13, он вернулся крепко испуганным. В романе доктора Турбина пришлось спасать приемом, позаимствованным у Дюма. Перед ним внезапно открывается спасительная дверца в домике прекрасной женщины Юлии Рейс. Точно так же в «Графине де Монсоро» спасается от преследователей Бюсси. Домик Юлии булгаковеды ищут до сих пор. Моя версия – Булгаков просто вспомнил о квартире своей любовницы, у которой прятался от жены. Но точный адрес как человек благородный, естественно, не указал.

http://www.segodnya.ua/news/13047115.html

А вот реальная история графа Келлера - прообраза Най-Турса


ДИКОЕ ПОЛЕ» № 3, 2003 - ГОРОД ВРЕМЯ

Киселевский Владимир
Воспоминания

Фрагмент

…Прибыли в Киев... Это было рано утром... Я вылез из эшелона, который где-то стоял на запасных путях, и пробрался в Киев, чтобы осмотреться, как и что, и чтобы найти [брата] Кирилла1, который где-то там должен был быть... И вот первое, что меня поразило, и до сих пор сохранилось это впечатление, - мы же при большевиках целый год прожили и кроме красных знамен ничего не видели, - а тут в Киеве выхожу на улицу, и – Боже! – передо мной висит огромный национальный русский флаг, бело-сине-красный, я прямо перекрестился! Оказывается, этот флаг развевался на музее. Вообще, из одного мира в другой попасть совершенно оказалось дико: все есть, провиант есть, люди живут, как хотят, ходят по театрам... Киев очень хороший, очень красивый город, на холмах... Ну, значит, вот мы в Киеве и остались... И я Кирилла нашел без затруднений, у меня был адрес... В Киеве на Украине была самостоятельная республика, во главе ее стоял гетман <П.П.> Скоропадский2. Бывший русский офицер, какого-то хорошего гвардейского полка, кажется, кавалергард... Ну, и правительство было самое правое... Ни о каком большевизме не было и речи... И это правительство Скоропадского создало свою армию... Она называлась южной армией... в Киеве расположилась... и воевала не против большевиков... большевики оставили Киев в покое, потому что это была самостоятельная республика, а воевали против петлюровцев. Петлюровцы это были украинцы, которые хотели сделать такую республику украинскую демократическую, во главе ее стоял этот социалист Петлюра...3 Вроде коммунистов... И против него выступила вся добровольческая южная армия... И Кирилл, как только прибыл, сразу записался в эту самую армию... А я когда прибыл в Киев со всеми своими бумагами из Петербургского университета, снес их в Киевский университет, чтобы там продолжать свое обучение на юридическом факультете. Но когда я увидел, что все порядочные люди поступают в эту добровольческую армию, мне было как-то неохота продолжать учение там, а хотелось участвовать в войне против большевиков и против петлюровцев. Тем более, мне запомнилась одна вещь: всюду в Киеве были расклеены афиши пропагандные. Я помню одну, которая мне врезалась в память и которая сыграла большую роль в моей жизни. На ней было написано: «Героем можешь ты не быть, но добровольцем быть обязан». Врезалась в голову, потому что, действительно, добровольцем я быть обязан. Это был конец восемнадцатого года, ноябрь, кажется. Конечно, Кирилла мы разыскали, мне дали адрес, где он служит, и я к нему туда пошел, он был рад меня увидеть. Оказывается, он служил в конвое главнокомандующего. Это значит Escorte Commandant en chef. Главнокомандующий тогда был Скоропадский. Он был главой республики и главнокомандующим этой армии.. Когда мне дали адрес, где он находится, я пришел туда в казарму, это был частный дом, поднялся на второй или третий этаж, подошел к окну, окно выходило во внутренний двор, смотрю, Кирилл там чистит лошадь, это меня здорово обрадовало, - Кирилл в полной форме, с погонами, да еще и лошадь чистит — замечательно... Ну, я, значит, к нему спустился, и меня сразу же записали в тот же самый конвой... конвой состоял из полуэскадрона офицерского и одного взвода юнкерского... меня приняли в юнкерский взвод того же конвоя... Кирилл был в офицерском, а я в юнкерском взводе. В той же части. Ну, и тут начались бои с петлюровцами, которые подходили к Киеву. И я с Кириллом участвовал в таких конных разведках в разных небольших городах или деревнях под Киевом. Петлюровцы отступали к Мелитополю, мы с ними воевали тут, в конце концов, нас оказалось очень мало. Буквально в последний день перед приходом петлюровцев мы, конвойные, - самая верная была часть, - решили остаться в Киеве и воевать с петлюровцами. Я помню, я получил винтовку и решил оставаться верным до последнего Добровольческой армии, и в последний день, я помню, я уже с винтовкой в руках решил пообедать в городе... пошел в такой маленький ресторан в подвале, в котором мы с родителями иногда обедали... зашел туда и вижу – сидят мама, папа и Коля... я к ним присел, поставил винтовку в угол, съел там какой-то борщ или не знаю что, а потом говорю им: «До свиданья, я теперь иду воевать с петлюровцами». Они говорят; да нет, да то, да се... «Нет, не могу. Вот иду». Взял свою винтовку в руки и пошел. Вылез на улицу, там офицерские взводы собрались, во главе был... кажется, Скоропадский уже был сброшен, и командовал граф <Ф.А.> Келлер4, тоже кавалергард, сам командует этой горсточкой офицеров, которые решили пробиваться на юг через петлюровские ряды. Пролом на юг был очень короткий. Мы вышли на Крещатик, это главная улица Киева, впереди шел граф Келлер, за ним конвой: мы и другие офицеры, группа войсковая, - и пошли по Крещатику, впереди единственная была подвода, ломовая телега, которая везла казенные деньги и что-то еще, в основном все шли пешком, вооруженные кто винтовкой, кто карабином, кто чем; вышли мы на этот широкий Крещатик и двинулись по нему в сторону юга, не прошли и ста шагов приблизительно, как вдруг перед нами стена петлюровцев, сплошная от дома до дома, все занято, их было очень много... Пешие... на нас двигаются... Мы остановились как вкопанные, и тогда Келлер говорит, я помню эту фразу: «Заворачивай оглобли». Мы завернули оглобли и пошли обратно, и тут Келлер нам сказал: «Господа, должен вам сказать, что дело наше проиграно, расходитесь по домам, кто куда может». Мы остановились на небольшой площади, окруженные, улицы там проходили наверху над нами... И лестница была в стене вделана... И нас поливают из пулеметов и из ружей сверху, а мы на этой площади как в такой котловине оказались...




Келлер говорит: «Надо штурмовать эту лестницу каменную, чтобы выбить тех, кто нас там обстреливает». Мы бросились на лестницу, как ни странно, впереди были: один кадет, мальчишка лет семнадцати, и я, мы вдвоем по этой лестнице пустились, а там сверху нас поливали, при виде этого за нами другие пошли, а увидев, что добровольцы поднимаются по лестнице, наверху сиганули, значит, мы поднялись, и тут был последний момент прощания с Келлером, его надо было спрятать. Было решено спрятать его в каком-то монастыре5, и нас осталось при нем только пять человек конвойцев, остальные все рассиропились... и вот мы его, значит, проводили до этого монастыря тут же в городе... проводили до дверей, значит, он вошел, попрощался с нами и говорит: «Теперь тоже разбредайтесь, как можете». Я отправился домой в полушубке, в папахе, с пистолетом на поясе. Нужно было освободиться от этого пистолета. Остальное-то ничего, тогда многие ходили в Киеве в полушубках, в папахах тоже, главное, пистолет надо спрятать, убрать пояс... Я вошел в какой-то подъезд... вошел в подъезд, смотрю, - там два испуганных штатских в шубах стоят, спрятались, потому что стрельба происходит... Я думаю: с вами стесняться не будем, распоясался, снял эту кобу ру, вынул пистолет, спрятал себе в карман, а пояс оставил, повесил на перила и вышел... Те так с открытыми ртами и остались... А я с пистолетом в кармане думаю: «Теперь дело дрянь, мне нужно дойти до дому, а если меня кто-то остановит, то сразу нужно стрелять и убить его». И я так шел по этим темным улицам, меня никто не остановил, и я дошел до дому. Водрузился дома у родителей...
А графа Келлера я больше не видел. Он был очень гордый человек. Немцы его хотели освободить. Потому что там была немецкая оккупация официально. И эти немцы предложили Келлеру, что мы вас вывезем. Но ему сказали, что он должен отдать свое оружие... а у графа Келлера была шашка, личный подарок государя с надписью... а он говорит: я ее ни за какие коврижки не отдам... а немцы говорили, что вы должны отдать вашу шашку как эмблему... мы вас тогда вывезем... но он не отдал шашки, и его расстреляли... правда, не немцы, а позднее петлюровцы6. А потом Кирилл через бывшее украинское правительство вошел в контакт с немцами... и готовилась отправка, собирались что-то делать с русскими добровольцами, которые были в Киеве, и петлюровцы сказали, что всех добровольцев перевозят в музей7, - был большой музей в Киеве, - и там нас собирались регистрировать или что-то такое... Пошли все в музей, только некоторые, которые были похитрее, решили в музей не переть, потому что немножко все это было подозрительно, но мы, конечно, в музей ни в какой не пошли, сидели себе преспокойно дома и ждали, что будет... А тем, которые пошли в музей, устроили взрыв... Музей был под такой стеклянной крышей, и была масса раненных стеклами, которые посыпались сверху... В это время узнали, что готовится эшелон и что немцы вывозят оставшихся добровольцев... куда-то в Европу. И нам надо было туда попасть обязательно. Вообще, отношения между немцами и петлюровцами были мирные. Немцы не интересовались внутренней политикой Украины. Но петлюровцы должны были считаться с немцами, которые считались официальными хозяевами на Украине. Россия уже перестала воевать, подписала брестский позорный договор, мы, так сказать, вышли из игры. Нам удалось попасть в этот немецкий эшелон. Папа провожал нас с Кириллом.


ПРИМЕЧАНИЯ
1 К.В.Киселевский (1897?-1974) был выпущен из Пажеского корпуса в гвардейскую конную артиллерию, участвовал в гражданской войне, эмигрировал во Францию, в 1939-1941 годах служил во французской армии, ранен в боях у Дюнкерка, капитан, кавалер ордена Почетного легиона.
2 Скоропадский Павел Петрович (1873-1945) – выпускник Пажеского корпуса, генерал-лейтенант, с 29 апреля 1918 г. гетман Украины, глава пронемецкой «Украинской державы».
3 Петлюра Семен Васильевич (1879-1926) – член Украинской директории и «головной атаман» (командующий войсками) Украинской народной республики.
4 Келлер Федор Артурович (1857-1918) – граф, генерал от кавалерии, герой русско-японской и Первой мировой войн, организатор и фактический глава малочисленных добровольческих дружин, отстраненный подозрительным и ревнивым к чужой славе гетманом от командования, но перед самым крахом режима снова возглавивший их по настоянию Скоропадского. Его офицеры, юнкера, кадеты, студенты, скауты и гимназисты (их было всего несколько сотен) и защищали, в сущности, город от петлюровцев (некоторые источники определяют их численность в пятнадцать тысяч человек). Гетманской крохотной (не более полутора тысяч штыков и сабель) армией, поддерживавшей добровольцев, с 19 ноября командовал сорокашестилетний генерал-лейтенант князь А.Н.Долгоруков (в булгаковском романе Белоруков), тоже паж, кавалерист и гвардеец, который, заметим, не бежал в Германию, а скрылся, добрался до армии Юденича и до конца участвовал в гражданской войне, потом жил во Франции, умер в Марокко.
5 Келлер был арестован петлюровцами в келье Михайловского монастыря.
6 По некоторым данным, Келлера и двух его адъютантов, полковников А.А.Пантелеева и Иванова, петлюровцы расстреляли при переводе из одной тюрьмы в другую на Софийской площади в ночь с 20 на 21 декабря 1918 г.
7 Имеется в виду Педагогический музей.

http://www.dikoepole.org/numbers_journal.php?id_txt=141

Синие жупаны - это гетманская Синежупанная дивизия, перешедшая на сторону УНР!

Булгаков тоже не все знал, в частности как выглядели гетманские адьютанты (осавулы) он не представлял! Черкесок они не носили!

Картинки с формами армии УНР здесь:
http://www.irekw.internetdsl.pl/zolpetlurypart2.html

Mik писал(а):Синие жупаны - это гетманская Синежупанная дивизия, перешедшая на сторону УНР!

Булгаков тоже не все знал, в частности как выглядели гетманские адьютанты (осавулы) он не представлял! Черкесок они не носили!

Картинки с формами армии УНР здесь:
http://www.irekw.internetdsl.pl/zolpetlurypart2.html

мне кажется или нет, что материальная основа формы одна,
а просто перешивались знаки отличий?

да, но самая идея такой специфической украинской формы осуществлена гетманом!

Виктор Шкловский - пробраз Шполянского из "Белой гвардии" о Киеве в 1918 г.



Как-то раз, зайдя на вокзал, я решил ехать в Киев на несколько дней. Уехал с
вокзала, не предупредив никого.

Киев был полон людей. Буржуазия и интеллигенция России зимовала в нем.

Нигде я не видел такого количества офицеров, как в нем.

На Крещатике все время мелькали «владимиры» и «георгии».

Город шумел, было много ресторанов.

Я увидел, как нищий, вынув из сумы кусок хлеба, предложил его извозчичьей лошади.

Лошадь отвернулась.

Это было время, когда на Украине собралась вся русская буржуазия, когда Украина
была занята немцами, но немцы не смогли ее высосать начисто.

На улицах развевались трехцветные флаги. Это были штабы добровольческих отрядов
Кирпичева и гр<афа> Келлера и еще, кажется, под названием «Наша родина».

А на одной улице висел никогда прежде не виданный флаг. Кажется, желтый с черным,
а в окне портреты Николая и Александры Феодоровны; то было посольство
Астраханского войска.

Гетманских войск почти не было видно, хотя раз в день проходили отряды русских
офицеров, сменявшихся с караула на гетманском дворце. У них была своя форма с
маленькой кокардой и узкими погонами.

На постах стояли немцы в громадных сапогах на толстой деревянной подошве,
сделанных специально для караулов.

Пока я метался – наступила зима.

Город был русский, украинцев не видно было совсем.

Выходили русские газеты; из них помню «Киевскую мысль», что-то вроде «Дня», и
«Чертову перечницу».

«Киевская мысль», конечно, выходила и раньше, но время было не ее, а «Чертовой
перечницы», Петра Пильского и Ильи Василевского (Не-Буква).

Я думаю, что они еще издают и сейчас где-нибудь «Чертову перечницу» («Кузькина
мать» она же).

Был кабачок – «Кривой Джимми», кажется, а в нем – Агнивцев и Лев Никулин, потом
ставший заведующим политической частью Балтфлота, а сейчас член афганской миссии.

Здесь я встретился с несколькими членами партии с. р., которые в это время были
связаны с Союзом возрождения России, главой которого был Станкевич.

Немцы кончались. Они были разбиты союзниками, это чувствовалось.

Значит, накануне смерти была и власть Скоропадского, и даже с этой точки зрения
нужно было что-то предпринимать.

Из Украины двигались петлюровцы.

Но Союз возрождения, да и вообще весь русский Киев, кроме большевиков, конечно,
был связан волей союзников.

Воля союзников олицетворялась в Киеве именем консула, сидящего, кажется, в Одессе,
фамилия его была Энно.

Энно не хотел, чтобы в политическом положении Украины происходили перемены.

В Германии уже была революция, немцы образовывали Советы, правда – правые, и
готовились уезжать.

Уже шли поезда с салом и сахаром из Украины для Германии. Увозили автомобили
русской армии, прекрасные «паккарды».

Отступление немцев не имело характера бегства.

На Украине были следующие силы: в Киеве Скоропадский, поддерживаемый офицерскими
отрядами, – офицеры сами не знали, для чего они его поддерживали, но так велел
Энно.

Кругом Киева Петлюра с целой армией.

В Киеве немцы, которым было приказано французами поддерживать Скоропадского.

Так, по крайней мере, выглядело со стороны.

И в Киеве же городская дума и вокруг нее группа русских социалистов, связанных с
местными рабочими.

Они хотели произвести демократический переворот, но Энно не позволял.

А в отдалении – «вас всех давишь» – голодные большевики.

Меня попросили поступить в броневой дивизион на случай. Я сперва пошел в крепость,
в отряд Скоропадского.

Меня спрашивали там, как прибывшего из России, будут ли большевики сопротивляться,
а один подпрапорщик все интересовался вопросом, кованы ли у большевиков лошади.

Я вышел из крепости по мосту и не помню, почему смеялся.

Прохожий хохол остановился, поглядел на меня и с искренним восхищением сказал:
«Вот хитрый жид, надул кого-то и смеется». В голосе его только восхищение, без
всякого антисемитизма.

Но я не поступил непосредственно к Скоропадскому, а выбрал 4-й автопанцирный
дивизион.

Команда была русская. Все те же шоферы, но более большевистски настроенные.
Заграничный воздух укрепляет большевизм.

Кругом была слышна только русская речь.

Меня приняли хорошо и поставили на ремонт машин.

Одновременно со мной в дивизион поступило несколько офицеров с той же целью, как и
моя.

Петлюровцы уже окружили город. Слышна была канонада, и ночью видны огни выстрелов.

Стояла зима, дети катались со всех спусков на салазках.

Я встретил в Киеве знакомых. Одни нервничали, другие уже ко всему привыкли.
Рассказывали про террор при предыдущих переворотах.

Хуже всех были украинцы: они расстреливали вообще большевиков как русских и
русских как большевиков.

Одна знакомая художница (Давидова) говорила мне, что у ее подруги, которая жила
вместе с ней, расстреляли в саду (украинцы расстреливали в саду) мужа и двух
братьев.

Та пошла, разыскала трупы своих, но хоронить было нельзя.

Она принесла на себе трупы в квартиру Давидовой, положила на диван и так провела с
ними три дня.

Петлюровцы шли. Офицеры дрались с ними неизвестно за что, немцам было приказано
мешать драке.

А Киев стоял с выбитыми окнами. В окнах чаще можно было встретить фанеру, чем
стекла.

После этого Киев брали еще раз 10 всякие люди.

Пока же работали кафе, а в одном театре выступал Арманд Дюкло, предсказатель и
ясновидящий.

Я был на представлении.

Он угадывал фамилии, записанные на бумажке и переданные его помощнику. Но больше
интересовались все предсказаниями. Помню вопросы. Они были очень однотипны.

«Цела ли моя обстановка в Петербурге?» – спрашивали многие.

«Я вижу, да, я вижу ее, вашу обстановку, – говорил Дюкло раздельно, идя,
пошатываясь, с завязанными глазами по сцене, – она цела».

Спросили один раз: «Придут ли большевики в Киев?»

Дюкло обещал, что нет.

Я его встретил потом в Петербурге, – и это было очень весело! – он служил при
культпросвете одной красноармейской части в ясновидящих и получал красноармейский
паек.

Я не был теперь на его представлениях и не знаю, о чем его спрашивали. Но знаю,
что «дует ветер с востока, и дует ветер с запада, и замыкает ветер круг свой».

И в странном быту, крепком, как пластинчатая цепь Галля, долгом, как очередь,
самое странное, что интерес к булке равен интересу к жизни, что все, что осталось
в душе, кажется равным, все было равным.

Как вода, в которой есть льдинка, не может быть теплее 0°, так солдаты броневого
дивизиона, по существу, были большевиками, а себя презирали за службу гетману.

А объяснить им, что такое Учредительное собрание, я не умел.

У меня был товарищ, не скрою, что он был – еврей. По образованию он художник – без
образования.

Он жил в Гельсингфорсе с матросами, а в царской службе был дезертир, а мне очень
жалко, что я в июне наступал за Ллойд Джорджа.

Так вот, этот художник в Пермской губернии стал большевиком и собирал налоги.

И говорит: «Если рассказать, что мы делали, так было хуже инквизиции», – а когда
крестьяне поймали одного его помощника, то покрыли досками и катали по доскам
железную бочку с керосином, пока тот не умер.

Мне скажут, что это сюда не относится. А мне какое дело. Я-то должен носить это
все в душе?

Но я вам дам и то, что относится.

Уже при последнем издыхании власти пана Скоропадского, когда он сам убежал в
Берлин, его пустой дворец еще охранялся.

Кстати, о Скоропадском.

Был Скоропадский избран в гетманы.

Жил он тогда в Киеве, на обыкновенной лестнице, в обыкновенной квартире.

Шел по лестнице какой-то человек, кого-то искал и позвонил в квартиру
Скоропадского по ошибке. Открыла горничная.

Человек спрашивает:

«Здесь живет такой-то?»

Горничная спокойно отвечает:

«Нет, здесь живет царь».

И закрывает дверь.

И это ничего не значит.

Так вот, в последние дни Скоропадского (его уже не было, он убежал в Берлин, а его
защищали) поймали белые – кажется, кирпичевская контрразведка – одного украинца по
фамилии Иванов (студента), а сами-то кирпичевцы-офицеры были из студентов.

Поймали, допрашивали и долго пороли шомполами, пока тот не умер.

Мы не решались на переворот, боясь розни русских с русскими. С. р. в Киеве было
довольно много, но партия была в обмороке и сильно недовольна своей связью с
Союзом возрождения.

Эта связь доживала свои последние дни.

А меня в 4-м автопанцирном солдаты считали большевиком, хотя я прямо и точно
говорил, кто я.

От нас брали броневики и посылали на фронт, сперва далеко, в Коростень, а потом
прямо под город и даже в город, на Подол.

Я засахаривал гетмановские машины.

Делается это так: сахар-песок или кусками бросается в бензиновый бак, где,
растворяясь, попадает вместе с бензином в жиклер (тоненькое калиброванное
отверстие, через которое горючее вещество идет в смесительную камеру).

Сахар, вследствие холода при испарении, застывает и закупоривает отверстие.

Можно продуть жиклер шинным насосом. Но его опять забьет.

Но машины все же выходили, и скоро их поставили вне нашего круга работы в
Лукьяновские казармы.

Людей кормили очень хорошо и поили водкой.

А вокруг города ночью блистали блески выстрелов.

У Союза возрождения была своя часть на Крещатике, но ее он не комплектовал и
вообще вел себя более чем неуверенно.

Офицерство и студенчество было мобилизовано.

У университета стреляли и убили за что-то студентов.

Гетманцы узнали об измене Григорьева, но все же верили во что-то, главным образом
в десант французов.

Опять сроки. Наконец решение, что городская дума соберется и мы ее поддержим.

Ночью я собрал команду, но, несмотря на блески орудий кругом города, за мной пошло
человек 15. Остальные сказали, что они дневальные.

Броневиков не было, они стояли в штабе на Лукьяновке.

Взял грузовик, поставил на них пулеметы. Бунчужный (фельдфебель) хотел
предупредить штаб, я порвал провод.

Выехал на Крещатик, где должна быть военная часть Союза возрождения. Никого. Но
узнал, что сюда уже приезжали добровольцы, хотели арестовывать.

Поехал в казармы, где были наши части: сидит там товарищ латыш. Люди у него
готовы, но он не знает, что делать. В это же время наши же заняли Лукьяновские
казармы и арестовали штаб.

Но мы об этом не знали.

Дело в том, что Дума не собралась, не решилась. А наш штаб разошелся, не
предупредив нас. Я искал его по всем квартирам. Нигде нет никого. Распустил людей
и поехал на Борщеговку к заводу Гретера. Там сидят рабочие, хотят идти в город, но
спорят о лозунгах. Так и не пошли, хотя уже приготовили оркестр.

Днем в город вошел Петлюра.

Работой организации руководили в Киеве: сильно правый человек диктаторского вида в
ботфортах, очень старый человек и украинец, который потом стал большевиком.

Петлюровцы входили в город строем.

У них была артиллерия. Между собой солдаты говорили по-русски. Народ встречал их
толпами и говорил между собой громко, во всеуслышание: «Вот гетманцы рассказывали
– банды идут, какие банды – войска настоящие». Это говорилось по-русски и для
лояльности.

Бедные, им так хотелось восхищаться.

Когда я переходил через лед из России в Финляндию, то встретил в рыбачьей будке на
льду одну даму; дальше пошли вместе; когда мы с ней попали на берег и нас
арестовали финны, то она все время хвалила Финляндию, от которой видала саженей
десять.

Но бывает и худшее горе, оно бывает тогда, когда человека мучают долго, так что он
уже «изумлен», то есть уже «ушел из ума» – так об изумлении говорили при пытке
дыбой, – и вот мучается человек, и кругом холодное и жесткое дерево, а руки палача
или его помощника хотя и жесткие, но теплые и человеческие.

И щекой ласкается человек к теплым рукам, которые его держат, чтобы мучить.

Это – мой кошмар.

Петлюровцы вошли в город. В городе оказалось много украинцев; я уже встречал их
среди полковых писарей и раньше.

Я не смеюсь над украинцами, хотя мы, люди русской культуры, в глубине души
враждебны всякой «мове». Сколько смеялись мы над украинским языком. Я сто раз
слыхал: «Самопер попер на мордописню», что равно: «Автомобиль поехал в
фотографию».

Не любим мы не нашего. И тургеневское «грае, грае, воропае» не от любви придумано.

Но Петлюра как национальный герой – герой писарской, и наша канцелярия его
одобряла. Вошли украинцы, заняли город, кажется, не грабили, стали украшать город,
повесили французские и английские гербы и сильно ждали союзных послов. А солдаты
разоружили добровольцев и надели на себя их французские броневые каски.

Самих же добровольцев посадили в Педагогический музей; потом кто-то бросил бомбу,
а там оказался динамит, был страшный взрыв, много людей убило, и стекла домов
повылетели кругом.

Несколько дней провел в части.

У нас были новые офицеры, в их числе Бунчужный, он оказался украинцем.

Говорили они мне, что очень боятся большевиков. И на самом деле их войска были
большевистские.

Войска текли как вода, выбирая себе политическое ложе, и скат был к Москве. Пока
же шла украинизация.

В эти дни в Киеве погибли все твердые знаки.

Приказали менять вывески на украинские.

Язык знали не все, и у нас в частях, и украинцы, присланные со стороны, говорили о
технических вещах по-русски, прибавляя изредка «добре» и иное что украинское.

Опять получилось «грае, грае, воропае».

Вот подлая закваска!

Приказали в день переделать все вывески на украинские.

Это делается просто. Нужно было твердый знак переделать на мягкий, а «и» просто на
«i».

Работали не покладая рук, везде стояли лестницы.

Переменили. При добровольцах ставили твердый знак на место.

Да, забыл написать, как мы жили. Я жил в ванной комнате одного присяжного
поверенного, а когда уже нельзя было жить, поселился на квартире, которая прежде
была явочной, а теперь туда приходили с явкой, но за ночлег брали рублей пять. Но
спать можно было. Денег не было почти ни у кого, я же получал жалованье из части.
Почти ни у кого не было второй рубашки.

И все удивлялись, откуда заводятся вши, сразу такие большие?

Компания была очень хорошая: помню одного рыжебородого, бывшего министра
Белоруссии, не знаю, как его фамилия, его у нас звали Белорусовым. Он был очень
хороший человек.

Союз возрождения надоел всем ужасно. Партия сильно косилась на свою военную
организацию, а военная организация – на партию.

Через какие-то связи много народу поступило в «варту» – полицию, – дело было
боевое, так как громилы ходили отрядами с пулеметами и давали бой.

Пробовал работать в одной газете, но первую же мою статью-рецензию взялся
исправить Петр Пильский, я обиделся и не позволил печатать.

В редакции узнал я об аресте Колчаком Уфимского совещания.

Сообщила мне об этом одна полная женщина, жена издателя, добавив: «Да, да,
разогнали, так и нужно, молодцы большевики».

Я упал на пол в обмороке. Как срезанный. Это первый и единственный мой обморок в
жизни. Я не знал, что судьба Учредительного собрания меня так волновала.

К этому времени партия сильно левела. Идешь по Крещатику, встречаешь товарища:

«Что нового?» Отвечает: «Да вот, признаю Советскую власть!» И радостно так.

Не раз и не два можно было остановить гражданскую войну в России. Конечно, это
можно поставить в вину большевикам. Но они не изобретены, а открыты.

У нас на собрании правая часть говорила: «Перейдем на культурную работу», – а
перейти на культурную работу на партийном жаргоне значит то же, что в войсках
«становись, закуривай».

«Каюк», «тупик», – ну, значит, нужно что-нибудь делать, вот и делаешь дело без
причинной связи, а если взять в нашей филологической терминологии: другого
семантического ряда.

И я произнес речь. Мое дело темное, я человек непонятливый, я тоже другого
семантического ряда, я как самовар, которым забивают гвозди.

Я рассказал: «Признаем эту трижды проклятую Советскую власть!

Как на суде Соломона, не будем требовать половинки ребенка, отдадим ребенка чужим,
пусть живет!»

Мне закричали: «Он умрет, они его убьют!»

Но что мне делать? Я вижу игру только на один ход вперед.

Партия отказалась от своей военной организации. Герман предложил ей (организации)
переименоваться в Союз защиты Учредительного собрания, собрал кое-кого и поехал в
Одессу.

Другие собирались на Дон воевать с Красновым.

А я собрался в Россию, в милый, грозный свой Петербург.

А публика изнывала.

Дарданеллы были открыты, ждали французов, верили в союзников.

И уже не верили, – но нужно же верить во что-нибудь человеку, у которого есть
имущество.

Рассказывали, что французы уже высадились в Одессе и отгородили часть города
стульями, и между этими стульями, ограничившими территорию новой французской
колонии, не смеют пробегать даже кошки.

Рассказали, что у французов есть фиолетовый луч, которым они могут ослепить всех
большевиков, и Борис Мирский написал об этом луче фельетон «Больная красавица».
Красавица – старый мир, который нужно лечить фиолетовым лучом.

И никогда раньше так не боялись большевиков, как в то время. Из пустой и черной
России дул черный сквозняк.

Рассказывали, что англичане – рассказывали это люди не больные, – что англичане
уже высадили в Баку стада обезьян, обученных всем правилам военного строя.
Рассказывали, что этих обезьян нельзя распропагандировать, что идут они в атаки
без страха, что они победят большевиков.

Показывали рукой на аршин от пола рост этих обезьян. Говорили, что когда при
взятии Баку одна такая обезьяна была убита, то ее хоронили с оркестром шотландской
военной музыки и шотландцы плакали.

Потому что инструкторами обезьяньих легионов были шотландцы.

Из России дул черный ветер, черное пятно России росло, «больная красавица»
бредила.

Люди собирались в Константинополь.
http://www.ruslit.net/preview.php?path= ... %u0435.txt

Где-то читала, что несмотря на то, что Булгаков изменил внешность на противоположную,
Шкловский себя узнал, очень обиделся, и даже потом участвовав в газетной травле Булгакова,
о чем потом писал покаянной письмо Елене Сергеевне,
которая его простила.

уф... сложно они жили

Миша, спасибо! Очень интересно.
У меня идиотско-риторический вопрос - откуда в среди зимы в Киеве были розы? Я в начале 90-х выращивал тюльпаны к 8 марта. Не простое это занятие. Нужно много тепла и, главное, много света.

Романовский А писал(а):Миша, спасибо! Очень интересно.
У меня идиотско-риторический вопрос - откуда в среди зимы в Киеве были розы? Я в начале 90-х выращивал тюльпаны к 8 марта. Не простое это занятие. Нужно много тепла и, главное, много света.

там было начало зимы.
а розы - из теплицы