Село Коньково и Коньковские усадьбы
Добавлено: 13 апр 2022, 22:39
Семен Кирсанов. Калужское шоссе.
<Из цикла «Московская тетрадь»>*
Калужское шоссе
Занесена по грудь
Россия снеговая –
царицын санный путь,
дорога столбовая
в леса, леса, леса
уходит, прорезаясь…
Лишь промелькнет лиса,
да вдруг присядет заяц,
а то – глаза протри –
из-за худых избенок
вдруг свистнет пальца в три
сам Соловей-разбойник,
а то – простой народ
начнет сгибаться в пояс, –
шлет вестовых вперед
императрицын поезд.
Она – при всем дворе,
две гренадерских роты,
вот – вензеля карет
горят от позолоты.
На три версты – парча,
да соболя, да бархат,
тюрбаны арапчат,
флажки на алебардах.
Вот виден он с холма,
где путь уже проторен,
вот Матушка сама,
ее возок просторен,
салоп ее лилов,
лицо, как жар, румяно,
но это дар послов –
французские румяна…
За восемьдесят верст
она к любимцу едет,
с которым, полный звезд,
граф Воронцов соседит.
Вот первый поворот
у башен необычных –
баженовских ворот
два кружева кирпичных,
как два воротника
венецианских дожей,
но до конца – пока
дворец еще не дожил.
Царицу клонит спать,
ей нужен крепкий кофий,
до камелька – верст пять,
не то что в Петергофе!
А тут все снег да снег,
сугробы да ухабы,
от изразцов – да в мех,
все мужики да бабы…
Тут, будто о пенек,
споткнулся конь усталый,
и захрапел конек,
и вся шестерка стала.
Он мутно из-под шор
глядит, дрожат колени…
И облетело Двор
монаршее веленье:
«Конь царский пал. Ему
воздвигнуть изваянье.
„Коньково“ – дать сему
селению названье».
Повелено запрячь
в возок коня другого,
трубач несется вскачь –
и позади Коньково.
Темнеет путь лесной.
Не зябнет ли царица?
А может, за сосной
ей самозванец мнится?
То лес аль Третий Петр,
исчезнувший куда-то,
во мгле проводит смотр
своих солдат брадатых?..
Но вот и Теплый Стан,
где камелек теплится.
Поднять дородный стан
спешат помочь царице,
и – в кресло! Без гостей!
В тепле благоуханном
подносят кофий ей
в фарфоре богдыхана.
А крепок он – зело!
Арабским послан ханом.
Тепло – зане село
зовется Теплым Станом.
Царица в кресле спит,
да неспокоен отдых.
Раскрыла рот. Висит
монарший подбородок.
Казачья борода
ей снится, взгляд мужичий.
Вольтера бы сюда,
да не таков обычай.
А бабам в избах жуть –
ушли мужья и сваты,
угнали чистить путь,
велели взять лопаты,
боятся конюхов
в их чужеземных платьях,
скорей бы петухов
дождаться на полатях…
Лишь утро – и пошли
скрипеть возы и сани.
Вот и Десну прошли
овражными лесами,
вот и века прошли,
земной окутав глобус.
…Ну вот, и мы сошли,
покинув наш автобус.
Калужское шоссе,
волнистая равнина,
тебя – в иной красе
как не любить ревниво!
И вас – как не любить,
седые деревеньки!
Вы скоро, может быть,
исчезнете навеки…
Уже покрыл бетон
дороги подъездные,
снимаются с окон
наличники резные.
И сколько снято крыш
строителями – за год!
В былую глушь и тишь
ворвался Юго-Запад.
И жаль, и хорошо!
Пора прощаться с солнцем,
последний петушок
над слуховым оконцем,
прощай, ты никогда
навстречу к нам не выйдешь
и новые года
вовеки не увидишь!
Зарылся в давний снег
возок Екатерины,
иным идет к весне
калужский путь старинный.
И там, где Теплый Стан,
уже стоят пролеты
огромного моста
и реют вертолеты,
а правнучка тех баб –
с голубизной в ресницах –
врезается в ухаб
железною десницей.
По десять этажей
сюда, попарно строясь,
дома идут уже,
как в будущее – поезд!
И около леска
иного, молодого –
написано: «Москва».
Все заново, все ново!
<1961>